Откровенные рассказы полковника Платова о знакомых и даже родственниках
Шрифт:
Окоп. ВЦИК. Мысли бегут вперегон. Не уснуть нипочем.
От простынь, от подушки пахнет душистым.
В Бресте — наутро. Опять офицеров шеренга, комендант, генералитет: очень почетная встреча. Автомобилей нагнали довольно: рассадили по трое (двое наших и немец) — и в крепость. В крепости каждому отдельная комната: кровать, стол, бумага, блокнот, два карандаша, ручка, чернила; вазочка с цветами на шитой проглаженной скатерти. Обои — чуть-чуть сыроватые: специально к приезду оклеено.
Олич зашел к Дедякову без стука:
— Форсисто. Слова не скажешь, явственно гнут на почет: политика!.. А может быть,
Вспомнил и фыркнул:
— Только "первому рангу" нашему, капитану, пофартило. Морозов, полковник, сейчас ко мне побывал, рассказывал: их, консультантов, разместили попроще, чем нас, по бывшим офицерским квартирам. Своих немцы потеснили для случая. Так, говорит, капитану досталася комната — стены все как есть открытками уляпаны, на открытках сплошь голые бабы. А комната, на поверку выходит, графская чья-то, фамилия — в три версты: фон, дер, хер, шер, мер. Высоких кровей жеребец.
Дедяков заплескался в тазу без ответа. Матрос поощрил:
— Наводи красоту. Мыло видел? Заграничное. Ты поищи хорошенько, може, тут где еще пудра положена?.. Как у них, по штату-то? Обедать, председатель сказал, будем с самим «высочайшим», Леопольдом Баварским.
— Он разве тут?
— Здрасте. Где ж командующему фронтом и быть, как не в штаб-квартире? Брест же штаб-квартира. Почеши за ухом. А любопытно все ж посмотреть, как высочайшие без намордника ходят… А то ведь потом не увидишь… Теперь уж недолго…
— Широко шагаешь, Олич! — Дедяков с сомнением потряс головой. Офицеры у них, видел, какие? Словно лобанчики, одного чекану: орел, а с обороту — царский портрет; и солдат у них — во! Как в струне!..
— Э-на! — протянул матрос. — Себя забыл? Сам-то был не в струну, Кузьмич? Вспомнить срам, до чего был затырканный. Да и то, отторкался небось, как дошло до настоящего дела…
— Правильно, — вздохнул Дедяков и отвел глаза. — Хотя, ежели на правду, не так чтобы я уж вовсе отторкался: нет-нет и одернешься: я — не я. И то сказать, до самого Октября — и не так чтобы я, и не эдак. Ведь и на съезд, курья голова, ни за что ехать не хотел, до того мне с Совещания, что в апреле, оскомину набило… Комитет силком, прямо скажу, ехать заставил: ты, говорят, Дедяков, — самый человек подходящий: на слово — не лезешь, голосуй, как мы скажем, только и всего.
Олич рассмеялся:
— Угадали, в точку. Стервы они были, комитетские твои: эсерье, кучинцы… — Он вспомнил Кучина — эсера, лидера фронтовой, армейскими комитетами высланной, подобранной мимо солдат группы, на трибуне Октябрьского съезда, и передразнил, выпятив грудь, как Кучин тогда: "…От имени армейских комитетов всех армий — Первой, Второй… Тринадцатой… Особой… Кавказской… фронтовая группа протестует и покидает съезд…"
Дедяков засмеялся тоже, счастливым смехом:
— Вот тебе и «покинули»… А я в тот момент — дело прошлое! — струхнул было, ей-богу… Как он зы-ыкнет: "Переносим борьбу на места!" Порохом сразу запахло. Ежели бы не Петерсон… Здорово он тогда о латышских стрелках…
— Четкий народ — латыши, — подтвердил матрос. — Хлопнули они вовремя Керенского по заду. Ну а между прочим, ты поторапливайся.
В дверях он задержался и спросил, снизив голос:
— Скажи, к слову. За Дрейфельсом, подполковником, что в консультации, ты ничего не примечал? По-моему, глаз за ним нужен: сам из немцев, и эдакий… фон-барон.
— Дрейфельс? — насторожился Дедяков. — Это который?
— Белобрысый такой, усы, как у кота.
Дрейфельс, подполковник, белобрысый такой, хмуро чистил рейтузы. К каждой комнате приставлен любезностью германского командования специальный ординарец, но делегация, изволите видеть, постановила: в обслуживании себя обходиться без денщичьих услуг. Потрудись, стало быть, сам ерзать щеткой. Злит и то, что нету с собой мундира… Здешние офицеры и в штабе, и в делегациях (не только германцы и австрийцы, а даже болгары и турки) все в мундирах с иголочки. Не говоря уже о таких, как секретарь австрийской миссии. Одна фамилия чего стоит: Эмерих граф Чакий фон Кережек и Адорьян. Вся грудь в боевых орденах, а на руках пальцев не видно под перстнями. Классный мужчина! А наши… санкюлоты! Демонстративно кто в чем: пиджаки, блузы… точно сейчас с баррикад. За сто верст прокламацией пахнет… И офицеров-консультантов заставили — без парада, без орденов и шитья, в походном. Сидят серяками. А у тех вся шеренга грудей — сплошная эмаль.
Он даже скрипнул зубами, припомнив картину только что вот отошедшего заседания конференции: длинный, на сотню персон, стол, удобные мягкие кресла, и за столом, разделенные суконным полем, зеленым, один на один, как дуэлянты на поединке, против советского каждого — немец, австриец, болгарин, турок: лицо к лицу, глаз в глаз. Первая встреча, по-фехтовальному engagement, — приступ к бою.
Мысль о поединке — о сходстве — была неожиданной и почему-то приятной. Дрейфельс без злости уже скосил глаза на листки свежей машинной печати — на столе, под фуражкой. Четко работают немцы: только что отошло заседание, а вон он уже, протокол. "Протокол заседания 20 ноября". Но ведь поединкам тоже ведут протоколы:
"Протокол заседания 20 ноября (3 декабря) 1917 года
Начало заседания: 4 часа 40 минут.
Открывая заседание, генерал-майор Гофман, замещающий его высочество Леопольда Баварского в качестве председателя союзных делегаций: германской, австрийской, турецкой и болгарской, выражает пожелание, чтобы переговоры привели к желанному результату.
Предъявляются полномочия, которые признаются русскими представителями.
Генерал Гофман обращается с просьбой к русской делегации сообщить свои предложения.
Председатель русской делегации оглашает следующую декларацию: "Полагая в основу переговоров о перемирии принципы мира, выраженные в декрете Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов и подтвержденные чрезвычайным съездом крестьянских депутатов, мы ставим своей целью скорейшее достижение всеобщего мира без аннексий и контрибуций, с гарантией права на национальное самоопределение.
В целях достижения такого всеобщего мира, мы уполномочены обсудить условия перемирия на всех фронтах, с присутствующими здесь полномочными представителями Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции.