Открытая дверь
Шрифт:
Речь шла о портрете жены художника, который его действительно околдовал — с такой страстью и нежностью он был написан. Кроме того, женщина на портрете была до странности похожа на Лауру Стэнтон (в тот день он тоже встретил ее впервые). До сих пор Майк думал, что никогда больше не увидит этой картины.
— И это… тоже хранится в Грантоне? — проговорил он внезапно пересохшим горлом.
— Прошу прощения, — вмешался Аллан, вставая, — но мне действительно пора. Майк… Кэллоуэй — часть твоего прошлого, и будет лучше, если он там и останется. — Он украдкой покосился в сторону барной стойки.
— Я в состоянии сам о себе позаботиться, Аллан.
— Для тебя у меня тоже кое-что есть, — сказал профессор, передавая Аллану еще
Аллан ничего не сказал, но у него отвисла челюсть.
— Эта вещица будет получше, чем любой из Култонов, которые только есть в собрании вашего банка, — проговорил Гиссинг, с легкостью читая его мысли. — Я знаю, это твой любимый художник. В Грантоне хранится пять или шесть его работ; есть из чего выбирать, если эта тебе не подходит.
Аллан, все еще ошеломленный, снова опустился на место.
— А теперь, — сказал профессор, явно довольный произведенным эффектом, — я расскажу вам о своем знакомом художнике. Это молодой парень по фамилии Уэстуотер…
7
Хью Уэстуотер (для друзей — Уэсти) с удобством расположился среди царившего в гостиной беспорядка с очередным косяком в зубах. Гостиная с огромным эркером служила студией, в которой Уэстуотер работал. Старая софа и диван, которые он притащил с помойки, были задрапированы грязными простынями. У стен стояли натянутые на подрамники холсты, пол был засыпан жирными картонками из-под пиццы и смятыми пивными жестянками; некоторые жестянки были разрезаны пополам, и из них торчали окурки.
Просто поразительно, размышлял Уэсти, как «им» до сих пор не пришло в голову запретить людям курить у себя дома. В пабах дымить давно нельзя, в ресторанах и клубах тоже, на работе — боже упаси. Даже на некоторых автобусных остановках и то висят соответствующие объявления. А в прошлом году, когда «Роллинги» играли на стадионе в Глазго и Кит закурил на сцене, «они» всерьез собирались его оштрафовать!
«Им», «они» — так Уэсти называл официальные власти.
Одним из его первых художественных произведений был манифест, написанный черными печатными буквами на кроваво-красном глянцевом фоне:
ОНИ следят за тобой.
ОНИ знают, чем ты занят каждую минуту твоей жизни.
ОНИ считают тебя источником беспокойства.
И так далее…
В самом низу Уэсти написал белой краской:
ЗАТО Я ЛУЧШЕ ИХ РАЗБИРАЮСЬ В ИСКУССТВЕ!
Преподавателю-куратору манифест, впрочем, не понравился: он поставил за него «посредственно с двумя минусами». Зная, что куратор обожает Уорхолла, свой следующий шаг Уэстуотер тщательно рассчитал, изобразив стилизованную бутылку «Айрн-брю» на кремово-желтом фоне. В этот раз оценка оказалась много выше. Она во многом определила дальнейшую судьбу Уэсти, хотя он об этом еще не знал.
Сейчас Уэстуотер учился на последнем курсе, и его дипломный проект был почти готов. Буквально несколько дней назад ему вдруг пришло в голову, что художественные училища сильно отличаются от большинства колледжей. В самом деле, тех, кто изучает политику или экономику, никто не заставляет развешивать по стенкам свои доклады и эссе, чтобы их читали посторонние люди. Ветеринарам не приходится публично вскрывать кошек и собак или засовывать руку в задний проход захворавшей лошади. Пожалуй, только выпускники художественных и дизайнерских училищ вынуждены выставлять свои ошибки и промахи на всеобщее обозрение. Что это такое, как не дискриминация? Или просто попытка подготовить тонкие художественные натуры к грубой реальности обмещанившейся, филистерской Британии?..
Выделенная Уэсти выставочная комната-стенд находилась в здании Художественного училища на Лористон-плейс — аккурат между скульптором, ваявшим нетленку из крашеной соломы, и видеоавангардистом, главный шедевр которого представлял
— Я свое место знаю, — только и сказал на это Уэсти.
Вдохновленный успехом с бутылкой «Айрн-брю» (а также под ретроспективным влиянием Бэнкси), Уэстуотер избрал своей специализацией пастиш, или, проще говоря, пародийную стилизацию. К примеру, он мог в точности скопировать задумчивый пейзаж Констебля, а потом добавить к нему какой-нибудь анахронизм — мелкую деталь, резко контрастирующую с эпохой или самим духом оригинала: раздавленную пивную банку, запутавшийся в траве использованный презерватив (как утверждали другие студенты, этот последний стал фактически его подписью), несомый ветром пакет из-под картофельных чипсов или полиэтиленовую сумку с логотипом «Теско». На выполненном «под Стаббса» изображении породистого жеребца мог появиться летящий высоко в небе реактивный истребитель, а копия реберновского «Преподобного Уокера на катке» отличалась от подлинника лишь тем, что на ней у почтенного англиканского священника был подбит глаз и наложено несколько швов на рассеченную скулу. К несчастью, лишь один из преподавателей считал подобный анахронизм в искусстве весьма оригинальным и перспективным, большинство же обвиняли Уэсти в простом копировании, которое не имеет к искусству никакого отношения.
Уэсти, однако, не особенно расстраивался. Собственное прозвище казалось ему достаточно звучным с коммерческой точки зрения (чем Уэсти хуже того же Бэнкси?), да и до защиты диплома оставалось всего несколько недель. Это, правда, означало, что уже очень скоро ему придется либо подавать заявление на действующие при училище курсы усовершенствования (своего рода аспирантура), либо искать хорошо оплачиваемую работу, однако сейчас Уэсти было не до этого. Полночи он проработал над проектом в стиле граффити: трафареты с лицом художника Бэнкси были у него уже готовы. Над портретом Уэсти изобразил несколько долларовых купюр и сделал надпись: «Доверьте ваши сбережения Банкси». Трафареты он раздавал друзьям и знакомым, которые с помощью баллончиков с краской должны были наносить рисунок на стены, заборы и столбы. Уэсти надеялся, что местная пресса напишет о его проекте, закрепив сочетание «шотландский Бэнкси» в общественном сознании, но до этого было пока далеко.
Подружка Уэстуотера Элис хотела, чтобы он стал «графическим дизайнером», имея в виду исключительно комиксы. Сама она работала младшим администратором в претендующем на художественность кинотеатре на Лотиан-роуд и была абсолютно уверена: чтобы сделаться знаменитым голливудским продюсером, Уэсти должен начать с комиксов и мультипликации, а потом перейти к съемке клипов для альтернативных рок-групп. Оттуда, считала она, уже рукой подать до большого кино. Единственный недостаток этого плана — и Уэсти уже не раз ей на это указывал — заключался в том, что карьера продюсера его нисколько не интересовала. «Это ты хочешь, чтобы я стал знаменитым режиссером и снимал супермегаблок-бастеры», — говорил он.
«Но ведь у тебя талант!» — возражала Элис и топала ногой.
Этот жест характеризовал ее достаточно красноречиво. Элис происходила из среднего класса и была единственной дочерью пожилых родителей, которые были без ума от любых ее начинаний. Когда она решила брать уроки игры на фортепиано, они ни на секунду не усомнились, что из нее вырастет вторая Ванесса Мэй (с поправкой на инструмент), а композиторские потуги Элис ставили ее в представлениях родителей на одну доску с Джони Митчелл или на худой конец с К. Т. Тонстелл. Занималась она и живописью, совершенно искренне считая себя гениальной художницей, пока преподаватель в средней школе (платной) не открыл ей горькую правду. Некоторое время Элис училась в университете (по специальности «Киноведение и творческое письмо»), но бросила, и теперь все ее надежды были связаны с Уэсти.