Открытие мира

Василий Александрович СМИРНОВ

Открытие мира

Повесть

Послесловие В. Чалмаева

Повесть старейшего русского советского писателя о дореволюционной деревне, о детстве пытливого, умного мальчика из крестьянской семьи, о любви к Родине.

________________________________________________________________

СОДЕРЖАНИЕ:

Глава I. Вечер

Глава II. Шурка домовничает

Глава III. Весенняя улица

Глава IV. Забавы, драки и зрелища

Глава V. Страх и любовь

Глава VI. Шурка не хочет на небо

Глава VII. Сказка

про Счастливую палочку

Глава VIII. Самое непонятное

Глава IX. Крапива учит уму-разуму

Глава X. Шоссейка и ее люди

Глава XI. Усадьба

Глава XII. Измена Катьки Растрепы

Глава XIII. Бездонный омут

Глава XIV. Когда земляника горькая

Глава XV. Пастух сердится

Глава XVI. Отец

Глава XVII. Питерские подарки

Глава XVIII. Интересные разговоры

Глава XIX. Утро на Волге

Глава XX. Шурка завидует гусям

Глава XXI. Праздничный стол

Глава XXII. Ребячье царство

Глава XXIII. Неожиданные открытия

Глава XXIV. Первый поцелуй

Глава XXV. Приключения трех счастливцев

Глава XXVI. Тревожная ночь

Глава XXVII. Чудо, вымоленное Шуркой

Глава XXVIII. Барский луг

Глава XXIX. Лето красное

Глава XXX. Прикован к постели

Глава XXXI. Гроза

Глава XXXII. Шурка перестает быть маленьким

В. Чалмаев. "Все, все настоящее, взаправдашнее!"

Словарь

________________________________________________________________

Глава I

ВЕЧЕР

Шурке грустно. Он сидит, поджав ноги, на подоконнике, тоскливо водит пальцем по холодному стеклу и тянет:

– Ма-амка, я по-вою?

Третий день на улице весеннее ненастье. Крупными каплями, со стуком бьет косой дождь в окно. Струйки воды бегут вниз по рябому стеклу, просачиваются сквозь гнилую, дырявую раму и мочат Шуркины штаны. Глухо шумит ветер, хлопает оторванной дранкой по крыше, без устали дует в щели. Не час и не два торчит Шурка на подоконнике. Он продрог, но уходить не желает.

Из-за переборки, от зыбки, в которой спит годовалый братик Ванятка, протянута к окну веревка с петлей на конце. Заворочается, захнычет во сне братик - Шурка ловит застывшей ногой петлю и дергает что есть мочи веревку.

– Дрыхни... оглашенный!

Скрипит очеп - березовая жердь, просунутая в железное кольцо, накрепко ввинченное в матицу*; ныряет зыбка, ударяясь о переборку. Давит и жалит гадюка-петля босую сизую ногу.

_______________

* Словарь местных и устаревших слов и выражений, а также понятий, обычаев, предметов обихода и т. д., обозначенных звездочкой, находится в конце книги.

Смутно различает Шурка за окном голые ветви лип с набухшими почками. Ветер неистово трясет ветви, пригибает вниз, а они, гибкие, скользкие, вырываются и опять глядят в небо. Что они там высматривают? Чего ждут?..

Если прищуриться - видны Шурке зеленые стрелы осоки, пробившие рыжую прошлогоднюю траву у колодца, черное, разъехавшееся во все стороны месиво дороги и мутные лужи с дождевыми лопающимися пузырями.

Значит, и завтра не перестанет дождь, опять

нельзя будет идти гулять. "Кобеднишних"* башмаков не дают, а старые в починке у дяди Прохора. Вот и сиди в избе, смотри, как пугало, в окно да качай зыбку. Больно интересно!

А, поди, есть на свете ребята, которые зыбок не качают и носят настоящие, с голенищами, сапоги. Таким ребятам и дождик нипочем. Как Олег Двухголовый, навертят они на ноги портянок побольше, туго натянут за ушки высокие сапоги, оденутся потеплее - и айда! Запруды делают, меленки ставят, плоты и пароходы по лужам пускают...

Обещала неделю назад прийти из-за Волги бабуша Матрена, мать дяди Прохора, и принести башмаки из починки.

И вот - бабуши нет, и башмаков нет, и сказку про Счастливую палочку некому рассказывать...

А Яшка Петух хоть в опорках, либо отцовых, либо материных, да, наверное, гуляет. Один Шурка торчит в избе, разнесчастный он человек!

По справедливости сказать, Шурка не раз за эти ненастные дни совался на улицу. Мать опорки ему давала, в которых корову доит, и портянки давала, не отказывала. Что ж из того? Грязища вокруг избы непролазная, опорки на каждом шагу сваливаются, и ребят не видно. А дождик, словно нарочно, как выглянет Шурка на улицу, еще пуще принимается хлестать. Совсем на весну не похоже. Лучше бы уж не давали Шурке опорок! По крайности было б о чем плакать. А сейчас и плакать не о чем. Но плакать хочется...

В избе сумрачно, сыро и холодно. Даже кот Васька, озорник рыжий, как забрался с утра на печь, так и не слезает. Наверное, и Ваське грустно.

Все раздражает сегодня Шурку, все ему не нравится. В избе повернуться негде. А тут еще кухню и спальню отгородили тонкими тесовыми переборками. Еле вместились в крошечном пространстве, которое зовется залой, драгоценная материна горка с посудой, стол и две лавки. Не расскачешься, брат!

На полу валяются Шуркины игрушки: оловянный солдатик на одной ноге, юла, камешки, стекляшки, деревянные чурочки. Смотреть на них неохота - до чего надоели! И стол этот горбатый надоел, и горка с запотевшими стеклами надоела, и табуретка вот эта, раскоряка, опротивела. Разве пнуть ее ногой?

Скоро в избе совсем стемнеет. Надо ложиться спать, потому что керосину в лампе - на донышке. А спать, как назло, не хочется.

Вечер мог быть длинным и завлекательным, если бы мамка согрела самовар. Желтопузый, словно поп в ризе, он тускло блестит на полице*. Но чай пить не с чем. Сахар весь вышел, а батя не прислал еще денежек из Питера. И сам не едет. Все это очень и очень грустно.

Только одной Шуркиной матери нипочем. Будто и не касается ее ненастье и то, что батя денежек не шлет и сам не едет. Закатав на полных, сильных руках рукава ситцевой кофты и подоткнув с боков старенькую холстяную юбку, мать как ни в чем не бывало шлепает по кухне опорками, гремит посудой, шумит веником. И молчит. Уж хоть бы ругалась - все лучше: было б у Шурки законное право покапризничать вволю. Так нет, не ругается - до чего хитрая! А ведь отлично знает, что Шурке смерть хочется пореветь.