Открытие себя (сборник)

Савченко Владимир Иванович

– Нужно… дублировать умных людей! – выпалил я. – Умных, деятельных, порядочных! Ой, Валька, это железное применение!

Он посмотрел на меня с нескрываемой досадой.

– Опередил, чертяка…

– И таким людям это будет как награда за жизнь, – развивал я мысль.

– Нужный ты обществу человек, умеешь работать плодотворно, жить честно – значит произвести еще такого! Или даже несколько, дело всем найдется. Тогда хилобокам придется потесниться…

Эта идея вернула нам самоуважение. Мы снова почувствовали себя на высоте и весь тот день мечтали, как станем размножать талантливых ученых, писателей, музыкантов, изобретателей, героев… Ей-ей,

это была неплохая идея!»

Глава седьмая

Научный факт: звук «а» произносится без напряжения языка, одним выдыханием воздуха; если при этом открывать и закрывать рот, получится «ма… ма…». Таково происхождение первого слова ребенка. Выходит, младенец идет по линии наименьшего сопротивления. Чему же радуются родители?

К. Прутков-инженер. Мысль № 53

«Первые недели я все-таки посматривал на дубля с опаской: а вдруг раскиснет, рассыплется? Или запсихует? Искусственное создание – кто знает… Но где там! Он яростно наворачивал колбасу с кефиром вечером, намаявшись в лаборатории, со вкусом плескался в ванной, любил выкурить папироску перед сном – словом, совсем как я.

После инцидента с Хилобоком мы каждое утро тщательно договаривались: кому где быть, чем заниматься, кому когда идти в столовую – вплоть до того, в какое время пройти через проходную, чтобы Вахтерыч за мельканием лиц успел забыть, что один Кривошеин уже проходил. Вечерами мы рассказывали друг другу, с кем встречались и о чем разговаривали.

Только о Лене мы не говорили. Будто ее и не было. Я даже спрятал в стол ее фотографию. И она не звонила, не приходила ко мне – обиделась. И я не звонил ей. И он тоже… Но все равно она была.

А шел май, поэтичный южный май – с синими вечерами, соловьями в парке и крупными звездами над деревьями. Осыпались свечи каштанов, в парке зацвела акация. Ее сладкий, тревожно дурманящий запах проникал в лабораторию, отвлекал. Мы оба чувствовали себя обездоленными. Ах, Ленка, милая, горячая, нежная, самозабвенная в любви Ленка, почему ты одна на свете?

Вот какие юношеские чувства возбудило во мне появление дубля-„соперника“! До сих пор была обычная связь двух уже умудренных жизнью людей (Лена год назад разошлась с мужем; у меня было несколько лирических разочарований, после которых я твердо записал себя в холостяки), какая возникает не столько от взаимного влечения, сколько от одиночества; в ней оба не отдают себя целиком. Мы с удовольствием встречались, старались интересно провести время; она оставалась у меня или я у нее; утром мы чувствовали себя несколько принужденно и с облегчением расставались. Потом меня снова тянуло к ней, ее ко мне… и т. д. Я был влюблен в ее красоту (приятно было наблюдать, как мужчины смотрели на нее на улице или в ресторане), но нередко скучал от ее разговоров. А она… но кто поймет душу женщины? У меня часто появлялось ощущение, что Лена ждет от меня чего-то большего, но я не стремился выяснить, чего именно… А теперь, когда возникла опасность, что Лену у меня могут отнять, я вдруг почувствовал, что она необыкновенно нужна мне, что без нее моя жизнь станет пустой. Вот все мы такие!

Сборка камеры, впрочем, спорилась. В сложной работе важно понимать друг друга – и в этом смысле получалось идеально: мы ничего не растолковывали друг другу, просто один занимал место другого и продолжал сборку. Мы ни разу не поспорили: так или иначе расположить датчики, здесь или в ином месте поставить разъемы

и экраны.

– Слушай, тебя не настораживает наша идиллия? – спросил как-то дубль, принимая от меня смену. – Никаких вопросов, никаких сомнений. Этак мы и ошибаться будем в полном единстве взглядов.

– А куда денешься! У нас с тобой четыре руки, четыре ноги, два желудка и одна голова на двоих: одинаковые знания, одинаковый жизненный опыт…

– Но мы же спорили, противоречили друг другу!

– Это мы просто размышляли вместе. Спорить можно и с самим собой. Мысли человека – лишь возможные варианты поступков, они всегда противоречивы. А поступать-то мы стремимся одинаково.

– Да-а… – протянул дубль. – Но ведь это никуда не годится! Сейчас мы не работаем, а вкалываем: лишняя пара рук – удвоение работоспособности. Но основное наше занятие – думать. И вот здесь… слушай, оригинал, нам надо становиться разными!

Я не мог представить, к каким серьезным последствиям приведет этот невинный разговор. А они, как пишут в романах, не заставили себя ждать.

Началось с того, что на раскладке возле института дубль купил учебник „Физиология человека“ для физкультурных вузов. Не берусь гадать, решил ли он в самом деле отличиться от меня, или его привлек ярко-зеленый, с золотым тиснением переплет, но, едва раскрыв его, он стал бормотать: „Ух ты!“, „Вот это да…“ – будто читал забористый детектив, а потом стал донимать меня вопросами:

– Ты знаешь, что нервные клетки бывают до одного метра длиной? Ты знаешь, чем управляет симпатическая нервная система? Ты знаешь, что такое запредельное торможение?

Я, естественно, не знал. И он со всей увлеченностью неофита растолковывал, что симпатикус регулирует функции внутренних органов, что запредельное торможение, или „пессимум“, бывает в нервных тканях, когда сила раздражения превосходит допустимый предел…

– Понимаешь, нервная клетка может отказаться реагировать на сильный раздражитель, чтобы не разрушиться! Транзисторы так не могут!

После этого учебника он накупил целую кипу биологических книг и журналов, читал их запоем, цитировал мне понравившиеся места и оскорблялся, что я не разделяю его восторгов… А с чего бы это я их разделял!»

Аспирант Кривошеин отложил дневник. Да, именно так все и началось. В сухих академических строчках книг и статей по биологии он вдруг ощутил то прикосновение к истине, которое раньше переживал, лишь читая произведения великих писателей: когда, вникая в переживания и поступки выдуманных людей, начинаешь что-то понимать о себе самом. Тогда он не осознавал, почему физиологические сведения, что называется, взяли его за душу. Но его всерьез озадачило, что Кривошеин-оригинал остался к ним безразличен. Как так? Ведь они одинаковые, значит, и это должны воспринимать одинаково… Выходит, он, искусственный Кривошеин, не такой?

Это был первый намек.

* * *

«…После того как он дважды проспал свой выход на работу – сидел за книжкой до рассвета, – я не выдержал:

– Заинтересовался бы ты минералогией, что ли, если уж очень хочется стать „разным“, или экономикой производства! Хоть спал бы нормально.

Разговор происходил в лаборатории, куда дубль явился в первом часу дня, заспанный и небритый; я утром выскоблил щетину. Такого несовпадения было достаточно, чтобы озадачить институтских знакомых.