Открытие себя (сборник)
Шрифт:
Кто-то осторожный и недоверчивый во мне все спрашивает: „А это то? Способ, который ты разрабатываешь сейчас, это тот способ?“
По-моему, да. Во всяком случае, это шаг в том направлении. Пока я ввожу для синтеза человека лишь высококачественную информацию о его теле. Но таким же образом можно (со временем мы придумаем, как это сделать) вводить в „машину-матку“ любую накопленную человечеством информацию о наилучших человеческих качествах и создавать не только внешне красивых и физически сильных людей, но и красивых и сильных по своим умственным и душевным качествам. Обычно в людях хорошее перемешано
„Синтетический рыцарь без страха и упрека“ – это, наверное, ужасно звучит. Но в конце концов, какая разница: синтетические или естественные? Лишь бы их было побольше. Ведь их очень мало, таких „рыцарей“, – лично я знаком с ними только по книгам да по кино. А они очень нужны в жизни: каждому найдется и место, и работа. И каждый из них может повлиять, чтобы дела в мире шли лучше».
«28 августа. Получается! Эх, мазилы несчастные, пытающиеся кистью или молотком запечатлеть в мертвом материале красоту и силу живого человека! Вот она, моя „кисть“: электронно-химическая машина, продолжение моего мозга, моего воображения. И я – инженер, не художник! – не прикладывая рук, усилием мысли воспроизвожу красу живого в живом.
Изящные и точные пропорции дюреровского Адама и рельефная геркулесовская мускулатура. И лицо приятное… Еще две-три доводки – и все».
«1 сентября, первый день календаря! Сейчас я иду в лабораторию. Брюки для него есть, рубашка есть, туфли есть. В чемоданчик! Да, не забыть кинокамеру – буду снимать возникновение великолепного дубля. Предвкушаю заранее, какое потрясение умов произведет когда-нибудь демонстрация этого любительского фильма!
Сейчас я приду, надену „шапку Мономаха“ и мысленно скомандую… нет, скажу, произнесу, черт побери, сильным и красивым голосом, каким когда-то в подобной ситуации говаривал бог Саваоф:
– Можно! Явись на свет, дубль Адам-Геркулес-Кривошеин!
„И увидел бог, что вышло хорошо…“ Конечно, я не бог. Я месяц создавал человека, а он управился за сокращенный рабочий день, субботу. Но разве ж то была работа?»
Глава одиннадцатая
Человек всегда считал себя умным – даже когда ходил на четвереньках и закручивал хвост в виде ручки чайника. Чтобы стать умным, ему надо хоть раз основательно почувствовать себя дураком.
Следующая запись в дневнике поразила аспиранта Кривошеина неровным, будто даже изменившимся почерком.
«6 сентября. Но ведь я не хотел… не хотел и не хотел я такого! Мне сейчас в пору закричать: не хотел я этого! Я старался, чтобы получилось хорошо… без халтуры и ошибок. Даже ночами не спал, лежал с закрытыми глазами, представлял во всех подробностях тело Геркулеса, потом Адама, намечал, какие надо внести в дубля изменения. И я не мог уложиться в
…Как только жидкость обнажила его голову и плечи, дубль ухватился своими могучими руками за край бака, выпрыгнул – а я как раз водил кинокамерой, запечатлевал исторический миг появления человека из машины – и упал передо мной на линолеум, захлебываясь от хриплого воющего плача. Я кинулся к нему:
– Что с тобой?
Он обнимал липкими руками мои ноги, терся о них головой, целовал мои руки, когда я пытался его поднять.
– Не убивай меня! Не убивай меня больше! За что ты меня, о-о-о-о! Не надо! Двадцать пять раз… двадцать пять раз ты меня убивал, о-о-о-о!
Но я же не знал. Я не мог знать, что его сознание оживало в каждую пробу! Он понимал, что я перекраиваю его тело, изгаляюсь над ним как хочу, и ничего не мог поделать. И от моей команды „Нет!“ сначала растворялось его тело, а потом угасало сознание… Что же тот идиот искусственный молчал, что сознание начинает работать раньше тела?!»
– Ах, черт! – растерянно пробормотал аспирант. – Ведь в самом деле – мозг и выключиться должен последним… Постой, когда это было? – Он перевернул страницы, посмотрел даты и вздохнул с некоторым даже облегчением: нет, он не виноват. В августе и сентябре он ничего не мог сообщить, сам еще не понимал. Веди он этот опыт – ошибся бы точно так же.
«…И получился человек с классическим телосложением, приятной внешностью и сломленной психикой забитого раба. „Рыцарь без страха и упрека“…
Виляй теперь, ищи виноватых, подонок: не знал, старался! Только ли старался? Разве не было самолюбования, разве не ощущал ты себя богом, восседающим на облаках в номенклатурном кожаном кресле? Богом, от колебаний мысли и настроения которого зависело, возникнуть или раствориться человеку, быть ему или не быть. Разве не испытывал ты этакого интеллектуального сладострастия, когда снова и снова отдавал „машине-матке“ команды „Можно!“, „Не то!“, „Нет!“?
…Он сразу же попытался вырваться из лаборатории, убежать. Я еле уговорил его помыться и одеться. Он весь дрожал. О том, чтобы он работал вместе со мной в лаборатории, не могло быть и речи.
Пять дней он жил у меня, страшные пять дней. Я все надеялся: опомнится, отойдет… Где там! Нет, он здоров телом, все знает, все помнит – „машина-матка“ добросовестно вложила в него мою информацию, мои знания, мою память… Но над всем этим не подвластный ни его воле, ни мыслям страх пережитого. Волосы его в первый же день поседели от воспоминаний.
Ко мне он испытывал неодолимый ужас. Когда я возвращался домой, он сразу вскакивал, становился в приниженную позу: его гладиаторская спина сутулилась, руки с могучими буграми мышц расслабленно обвисали – он будто старался стать меньше. А глаза… о, эти глаза! Они смотрели на меня с мольбой, с затравленной готовностью умилостивить непонятно чем. Мне становилось страшно и неловко. Никогда не видел, чтобы человек так смотрел. А это не просто человек – тот же я. Значит, и меня можно так сломать?..