Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей (первое издание)
Шрифт:
Петька проснулся, как никогда, здоровый и голодный, вскочил на ноги. Подпрыгнул, сделал два шага вперед, два шага назад. Шаги еще отдавались в теле ноющей болью, но это было уже терпимо.
Мишка подтолкнул Никиту. Никита вскочил, будто ошалелый, оглянулся по сторонам.
— Что? Где? — И, ничего еще не соображая, уставился на Мишку. — У тебя есть хлеб?
Мишка приложил палец к губам, ухмыльнулся, довольный собой, потащил их куда-то в сторону, пригнул к земле.
Друзья разглядели под сосной, на газете, три полные бутылки воды, огромный, разрезанный
Петька даже задохнулся при виде таких яств.
— Шамайте, — голосом короля повелел Мишка и, усаживаясь в сторонке, добавил: — Владька дежурит там. Они сейчас проснутся. Как бы не нарвались.
— А ты?.. — спросил Никита, протягивая руку за пирогом.
— Я уже! — соврал Мишка. Но впервые в жизни соврал так правдоподобно, что друзья поверили.
Это был пир! Это был тот самый пир, о котором в сказках говорят, что он на весь мир!
Таял во рту пирог, таяло душистое сало, булькала в бутылках вода и медленно струилась, растекаясь по телу! Не стоит и говорить о приправленной чесноком колбасе с кусочками хрустящего, душисто-сладкого лука!
Когда Мишка спросил: «Наелись?» — путешественники в блаженной истоме лишь закивали головами в ответ.
Шурхнули кусты. Высунулась Владькина голова рядом с наконечником дротика.
— Они проснулись!..
Владька тут же исчез опять.
Мишка быстро убрал следы пиршества.
Надели телогрейки, взяли котомки — Владькину и Мишкину, крадучись приблизились к поляне.
Владька оглянулся.
Петька жестом подозвал его.
— Едят! — сказал Владька. — Выпили по целой кружке. Молчат. Проня обошел все «а двести метров вокруг, искал следы. Чуть не напоролся… Я б ему… — Владька шевельнул дротиком. — Потом веревку смотрел, говорит: «Откуда у них нож?» — «Карманы проверял?» — «Нет…» И сразу начали быстро есть. Молча.
Петька сказал:
— Вот что… Надо одному пробираться в деревню.
Небо над их головами блекло, и уже легко можно было разглядеть вытянутую руку. Но бежать в такой темноте было все же рискованно.
— Один бежит, остальные остаются, — сказал Петька. — Давайте жребий.
— Вы не в счет, — поколебавшись, сказал Владька. Бежать в деревню он не хотел, но понимал, что Петька с Никитой — не бегуны пока.
Никита хотел возразить, Мишка предупредил его.
— Жребий будет несправедливо… — вздохнув, сказал Мишка. — Я сейчас самый крепкий и знаю лес лучше Владьки. Ты оставайся, — сказал он Владьке. Снял свою котомку и отдал ее Никите. Все виновато промолчали: Мишка был прав — идти лучше всего ему.
— Ладно… — сказал Петька. — Вот возьми… — И, вытащив из кармана с еще одной трещинкой компас, нацепил его Мишке на руку. Хорошо, что Петька предусмотрительно сунул компас в карман, остерегаясь его светящегося циферблата.
Мишка сразу, прицелившись, определил местоположение поляны по отношению к Лысухе.
— Ну, держитесь тут! Случай чего — лучше убегайте.
— Они сейчас уходят! — шепотом сказал Владька, что-то разглядев
— Мы будем оставлять следы, — сказал Петька.
— Я быстро!
И, махнув рукой, Мишка скользнул между деревьями в сторону Засуль.
Силуэт его раза два еще мелькнул в туманном мраке медленно растворяющейся ночи и исчез.
— Я — в засаду, — шепнул Владька и, пригнувшись, неслышно скрылся за кустами.
Это лишь в первые минуты показалось друзьям, что они могут своротить горы. Несмотря на хороший завтрак и отдых, пережитое давало о себе знать.
Все тело заныло опять. Но Петька сделал несколько гимнастических движений руками: в стороны — вместе, в стороны — вместе… — и шагнул вслед за Владькой. А Никита за ним.
Заговор родителей, направленный на завоевание собственных детей
Оказывается, все, что происходило раньше в деревне, должно было расцениваться как небольшое волнение. Настоящий переполох наступил утром следующего дня, после того как засмущались Мишка и Владька.
Владька и Мишка исчезли, не оставив после себя даже записки.
Владькина мать плакала.
Светка, немножко испуганная, немножко радостная, бегала — с Димкой за одну руку, с кучерявой Кравченко за другую — по берегу Туры, вглядывалась в окружающий деревню лес и все повторяла:
— Ах, как нечестно! Как нечестно! Мама плачет!.. А сами ушли — мне не сказали!..
Мать Семки Нефедова застала Семку, когда он, тужась, вытаскивал из погреба полмешка розовой скороспелой картошки.
Председатель Назар Власович разогнал на своем Нептуне гвардию Борьки конопатого, зачем-то притаившуюся в овраге.
— О то ж вражье племя! О то ж вражье племя! — восклицал Назар Власович. И тем же часом самолично отвез Валентине Сергеевне выпрошенную у эмтеэсовцев палатку военного образца, человек на сорок вместимостью.
А после обеда километрах в двух за Рагозинкой возвращавшиеся с работы изыскатели поймали Кольку тетки Татьянина, упрямо вышагивавшего по дорожке между зреющими овсами с буханкой теплого хлеба под мышкой.
Колька тетки Татьянин ударился бежать через поле. Пришлось еще с километр гнаться за ним, ловить. Теперь Колька сидел в «кладовке под замком и, стуча в дверь, клялся:
— Все равно буду путешествовать! Не имеешь права держать под замком! Тебе не при капитализме!
Это он на мать.
Но Колькина тетка Татьяна Конституции не читала, в правах и обязанностях советских граждан разбиралась слабо, поэтому не открывала замок, лишь время от времени отвечая на Колькины требования хлестким постукиванием длинной ивовой хворостины о дверь кладовки.
К вечеру в Петькиной избе, которая теперь стала вроде штаба, собралась добрая половина белоглинских женщин. Сначала спорили и ругались, так что даже Валентина Сергеевна не могла никого унять. Ругались и спорили все, кроме Петькиной матери, поскольку, не сговариваясь, все считали ее главной виновницей происходящего. Петькина мать сидела в углу и только виновато и испуганно поглядывала на шумевших гостей.