Открыто сердце
Шрифт:
А я здесь, живая и теплая. Я хочу протянуть к тебе руки, провести кончиками пальцев по твоему лицу, и хоть я знаю, что рука, позволившая себе такую фамильярность, тотчас же будет сломана, я все же смею надеяться…
Пей, Морган! Пусть яд овладеет твоим разумом, пусть струится вместо крови по твоим жилам, пусть вытекает из твоих зрачков, забирая с собой твою боль!
Не желая этого, я оказалась внутри твоей головы. Конечно, всему виной мое любопытство. Ты всегда носишь на шее медальон, никогда не снимаешь, а тут оставил его на столе – и я не сумела совладать с ужасным преступным любопытством!
Я
А с обратной стороны бумага была вся исписана непонятными символами, и как только я прикоснулась к ним – тут же оказалась внутри. И я видела тебя, Морган, видела маленького отчаявшегося мальчика, такого одинокого и беспомощного. И я обняла тебя и принялась поить молоком волчицы, взявшимся невесть откуда, и твоя боль, такая всепоглощающая и невыразимая, будто вывернула меня наизнанку… И я видела, как этот маленький мальчик стал мужчиной, не знающим жалости и отступления, и чувствовала, что боль никуда не делась…
– Что. Ты. Здесь. Делаешь? – услышала вдруг девушка напряженный голос, разорвавший тишину в клочья.
Марин резко }подскочила, лицо ее было все в слезах – }она валялась на полу, в руках зажав медальон Моргана.
Медленно он опустил взгляд на свою святыню, оказавшуюся в чужих руках, и еще более медленно поднял его вновь на Марин.
– Что ты наделала? – прошипел он. – Как ты посмела прикоснуться к?.. – Морган осекся, ему не доставало воздуха. Впервые Марин видела его таким.
– Ты понимаешь, что ты не имела права прикасаться к моим личным вещам? – прорычал Король.
И на секунду лицо девушки странно дернулось, ей стало почти смешно от неуместности этих слов из его уст, от невозможной грусти и боли, от своего дурацкого любопытства и липкого страха, который заполз ей за шиворот.
И Марин попыталась встать, подняться с колен, но неловко зацепилась краем платья за ножку стола, и все это так жалко… и это еще больше распаляло ярость Короля.
– Я… понимаю Вас, – кротко произнесла она, потупив глаза, а затем посмотрела на него, и в ее глазах было столько искреннего сочувствия, что Моргану захотелось ее убить, уничтожить, раздавить мелкую букашку, содрать кожу с ее лица собственными руками, впиться ногтями в ее глаза и вытащить их из глазниц!
Это было последней каплей! В секунду преодолев расстояние, разделяющее их, он рывком поднял девушку на ноги и схватил за горло, упиваясь животным страхом, мелькнувшим в ее глазах. Упиваясь своей абсолютной властью, уже ничего не соображая, он просто хотел отомстить за свое унижение!
Он чувствовал себя изнасилованным! Это было подобно расправе палача, самой жестокой из всех доступных ему – когда актеру-уродцу, всю жизнь скрывающему свое безобразное лицо под маской красавца, безжалостно содрали маску перед толпой его поклонников! И самое ужасное – это сочувствие глупой, вздорной, не знающей горя девчонки! Ее плоские примитивные поверхностные мыслишки, ее самонадеянность – она, видите ли, поняла! Морган ненавидел людей, он считал их жутким гнойным наростом на теле прекраснейшей из всех планет, и он хотел освободить планету от алчных слабых прогнивших существ, именно поэтому он дал пристанище всем изгоям и калекам, показав им, что мир живой, и можно с ним общаться! Показал, что физическая оболочка – это ерунда, и главное –
– Ты ни черта не понимаешь! Что, думаешь, теперь мы стали ближе? Думаешь, ты все обо мне знаешь? Я знал это все, я видел, я чувствовал, я был там! А ты – всего лишь маленькая избалованная идиотка… Ты ничем не отличаешься от других людей... Порочное жалкое слабое создание!.. – выкрикивал Морган прямо в лице Марин и сдавливал ее горло все сильнее.
– У… у-бей меня, если хо-чеешь… – прохрипела Марин. – Но я… Клянусь… Что понимаю тебя.
Морган опешил. Не из-за фразы. Он посмотрел в глаза девушки, и там не было страха. Там не было этого гнусного отчаянного инстинкта выживания, этого чистейшего непреодолимого намерения продлить свое существование любой ценой, которое он так ненавидел в людях. Воспринимая себя как мясо, прожигая свои дни, не неся ничего, кроме зла – они смели цепляться за свои жалкие жизни до последнего. А Марин – не боялась, она смотрела на него, прямо внутрь, жгла его взглядом и пыталась понять. Она наблюдала за происходящим, несмотря на то, что еще немного – и ее могла бы поглотить мгла.
И тогда Морган отпустил ее небрежным презрительным движением и уставился в одну точку. Такого шквала эмоций он не испытывал очень давно, руки тряслись, сердце бешено колотилось, стучало о ребра.
Откашлявшись и держась за горло, спотыкаясь, не зная, зачем она это делает, Марин кляла свою неосмотрительность, но уже не могла остановиться. Морган стоял к ней спиной, скрестив руки на груди. Девушка приблизилась к нему и обняла сзади. Прижалась к нему. Поделилась своим теплом. Уткнулась носом в его широкую спину и почувствовала запах, который задурманил вмиг ее голову – запах можжевельника и морозного ветра.
«Сейчас… Сейчас он оттолкнет меня и это будет конец», – думала Марин.
Но сильнее страха, сильнее унижения было внутреннее чувство правоты и необходимости. Она знала, что поступает верно. Чувствовала, что Королю нужна поддержка, даже если он не готов ее принять.
– Пускай ты врешь, – прошептал он, – но…
И, утонув в собственном отчаянии, оборвал фразу, развернулся к девушке и обнял ее. И, растворяясь в исцеляющем теплом сиянии, плавясь, как жидкое золото, как масло, он путался пальцами в ее волосах, давно уже распущенных и искал губами губы. И выл, как израненный волк, спрятавшись в ее ключице, и сжимал со всей силы, крепко, как мог, прижимал к себе живое тепло. Его десятилетиями строившаяся крепкая плотина начала прорываться, и воды, что она охраняла, оказались ядовитыми и бурлящими, они отравили его, они заползли между извилинами, под ногти, переполнили и раздули, словно огромный шар, который невыносимо хочет наконец лопнуть…
– Испей эту чашу… до дна… – прохрипела Марин, }подобно тому, как было в ее видении.
И этот ее хриплый голос, срывающийся, низкий разрушил плотину полностью.
И подхватив Марин на руки, он бросил ее на кровать. Глаза его, обычно такие ясные, пронзительные – были затуманены. Марин не успевала осознавать, что происходит. Огромные сильные руки Моргана будто вытащили из ее головы все мысли и спели им безмолвную колыбельную, она чувствовала себя так защищенно, несмотря на силу этого человека и исходящую от него опасность. Он подмял девушку под себя, и тяжесть его тела была упоительно прекрасна.