Открытое общество и его враги

Поппер Карл Раймунд

Маркс цитирует Э. Берка в Capital, 843, прим. 1 — (МЭ, 23; 218, прим. 22а). Цитата взята из Е. Burke. Thoughts and Details on Scarcity. London, 1800, p. 31 и след.

18.4

См. мои замечания о классовом сознании в конце раздела I главы 16.

По поводу сохранения классового единства после окончания борьбы с классовым врагом я хочу сказать следующее. С моей точки зрения, предположение о том, что классовое сознание может быть аккумулировано и сохранено после окончания классовой борьбы и может пережить породившие его силы, вряд ли согласуется с допущениями, которые Маркс использует в своем пророческом доказательстве, и особенно с его диалектикой. Другое же предположение Маркса о том, что классовое сознание с необходимостью должно пережить эти силы, явно противоречит его теории, согласно которой классовое сознание рабочих является отражением или продуктом тяжелых социальных условий. Тем не менее, это предположение должен принять каждый, кто согласен с Марксом в том, что диалектика истории непременно

ведет к социализму.

В этом контексте особенно интересен цитируемый мною далее отрывок из «Манифеста Коммунистической партии» (Н. о. М., 46 и след. = GA, Series I, vol. VI, 46) — (МЭ, 4; 447). В нем ясно говорится, что классовое сознание рабочих является простым следствием «влияния обстоятельств», то есть воздействия соответствующей классовой ситуации. Этот отрывок содержит также и формулировку критикуемой мной доктрины Маркса, а именно — его пророчества о бесклассовом обществе. Вот этот фрагмент: «Если пролетариат в борьбе против буржуазии непременно объединяется в класс, если путем революции он превращает себя в господствующий класс и в качестве господствующего класса силой упраздняет старые производственные отношения, то вместе с этими производственными отношениями он уничтожает условия существования классовой противоположности, уничтожает классы вообще, а тем самым и свое собственное господство как класса. — На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех». (См. также текст к прим. 8 к настоящей главе.) Вера в такое развитие исторических событий прекрасна, но она носит эстетический и романтический характер. Используя терминологию самих марксистов, такую социальную теорию можно назвать «утопизмом», основанном на субъективных желаниях, а не «научным социализмом».

Маркс боролся — и вполне справедливо — с тем, что он называл «утопизмом» (см. главу 9). Однако он сам был романтиком и поэтому не мог распознать наиболее опасные элементы утопизма: романтическую истерию и эстетический иррационализм. Вместо этого он боролся против романтических (по-видимому, самых наивных) попыток рационального планирования, противопоставляя этим попыткам свой историцизм (см. прим. 21 к настоящей главе).

Во всех достаточно глубоких рассуждениях Маркса и его попытках применить научный метод присутствуют иррациональные и эстетические чувства вместо полного контроля за ходом мысли. Это и есть мышление, которое выдает желаемое за действительное. Именно такое романтическое, иррациональное и даже мистическое мышление, выдающее желаемое за действительное, привело Маркса к принятию допущения о том, что классовое единство и классовая солидарность рабочих сохранятся и после того, как классовая ситуация кардинально изменится. Таким образом, мышление, основанное на субъективных желаниях, вера в мистический коллективизм и иррациональная реакция на ход развития цивилизации привели Маркса к пророчеству о необходимости пришествия социализма.

Эта форма романтизма является тем аспектом марксизма, который наиболее привлекателен для многих его последователей. Весьма трогательно его выражает И. Хекер в посвящении к своим «Московским диалогам» (J. F. Hecker. Moscow Dialogues). И. Хекер говорит о социализме как о «социальном строе, при котором не будет больше борьбы классов и рас и все будут пользоваться благом и красотой сообща». Кто не хотел бы обрести небеса на земле! И все же одним из основных принципов рациональной политики должен стать принцип, согласно которому мы не можем сотворить небеса на земле. Мы не можем стать свободными духами или ангелами, по крайней мере в течение нескольких следующих столетий. Мы связаны с этой землей нашим метаболизмом, как некогда мудро провозгласил Маркс. Мы, утверждает христианство, являемся одновременно и духом, и телом. Поэтому мы должны быть более скромными. Тот, кто обещает в политике и в медицине слишком многое, скорее всего является шарлатаном. Мы должны стараться улучшить положение дел в нашем обществе, но мы должны избавиться от идеи философского камня, отказаться от поиска чудодейственной формулы, которая превратит наше развращенное человеческое общество в некое идеальное «золотое» сообщество.

За всеми такими романтическими взглядами на общество стоит присущая людям надежда изгнать дьявола из нашего мира. Платон полагал, что мы можем это сделать, изгнав дьявола в низшие классы общества и взяв его под контроль. Анархисты полагали, что все будет хорошо после того, как политическая система государства будет разрушена. Маркс лелеял похожую мечту об изгнании дьявола путем разрушения экономической системы.

Из сделанных мною замечаний вовсе не следует, что нельзя достичь определенных успехов, даже проводя сравнительно небольшие реформы, например, такие как налоговая реформа или снижение процентной ставки. Я настаиваю лишь на том, что мы всегда должны допускать, что изгнание зла может повлечь за собой новое зло, хотя, может быть, значительно меньшее и относящееся к совершенно иному аспекту окружающей нас реальности. Таким образом, вторым важнейшим принципом разумной социальной политики может быть следующий принцип: цель политики заключается в том, чтобы выбирать наименьшее зло (как сформулировал это венский поэт и критик К. Крауз). Политикам следует не скрывать зло, а проявлять рвение в поисках того

зла, к которому неизбежно приведут их действия, — в противном случае правильная оценка того, что является наименьшим социальным злом, окажется невозможной.

18.5

Хотя я не намерен подробно анализировать здесь диалектику Маркса в целом (см. прим. 4 к гл. 13), я могу, однако, показать, как легко «усилить» его логически неубедительное доказательство с помощью так называемого «диалектического рассуждения». В соответствии с таким рассуждением, нам требуется только одно — представить антагонистические тенденции внутри капитализма таким образом, чтобы социализм (например, в форме тоталитарного государственного капитализма) предстал бы в виде необходимого синтеза. Для этого две антагонистические тенденции капитализма мы могли бы описать следующим образом. Тезис: При капитализме имеет место накопление капитала в руках немногих людей, индустриализация и бюрократическое управление промышленностью, экономическое и психологическое уравнивание рабочих посредством стандартизации их нужд и желаний. Антитезис: Происходит обнищание больших масс людей и рост их классового сознания вследствие (а) классовой войны и (b) осознания своей первостепенной роли в экономической системе как системе индустриального общества, в котором рабочий класс является единственным производящим классом и, соответственно, единственным существенным классом (essential class), т.е. классом, выражающим сущность данного общества (см. также прим. 15 к гл. 19 и соответствующий текст).

Бряд ли нужно подробно показывать, как из принятых допущений возникает искомый марксистский синтез. Однако необходимо подчеркнуть, что с помощью незначительного изменения акцентов в описании рассматриваемых антагонистических тенденций можно получить различные «синтезы» — фактически любой из тех, который кому-то хочется обосновать. Например, можно легко представить в виде такого необходимого синтеза и фашизм, и «технократию», и систему демократического интервенционизма.

18.6

В связи с обсуждаемыми в тексте вопросами Брайен Маги пишет: «Именно этим проблемам посвящена книга М. Джиласа «Новый класс» (М. Djilas. The New Class) — хорошо разработанная теория коммунистической революции, написанная нераскаявшимся коммунистом».

18.7

История рабочего движения полна противоречий. Она свидетельствует о том, что рабочие в свое время были готовы к величайшим жертвам в борьбе за свободу своего класса и всего человечества. Вместе с тем в этой истории есть много глав, повествующих об элементарном эгоизме и преследовании рабочими сугубо групповых интересов во вред интересам других групп.

Вполне понятно, что профессиональный союз, объединяя входящих в него членов и создавая им достаточно выгодные условия жизни с помощью коллективных договоров, лишает этих преимуществ тех, кто не присоединился к союзу, включив, например, в коллективные договоры условие о том, что работа предоставляется только членам союза. Однако совсем другое дело, когда союз, став монополистом, закрывает свой список членства, не предусмотрев даже надлежащей процедуры принятия новых членов (такой, как прямое перемещение в списке ожидания), т.е. закрывает путь в союз тем рабочим, которые хотели бы в него вступить. Такое вполне может случиться. Действительно, то, что человек является рабочим, не есть гарантия того, что он всегда будет помнить о солидарности угнетенных и не будет в полной мере пользоваться доступными ему экономическими преимуществами, то есть эксплуатировать своих коллег.

18.8

«Манифест Коммунистической партии» (Н. о. М., 47 = GA, Series I, vol. VI, 546) — (МЭ, 4; 447). Более полно этот отрывок процитирован в прим. 4 к настоящей главе, где речь идет о романтизме Маркса.

18.9

Термин «капитализм» слишком неясен для того, чтобы использовать его в качестве названия конкретного исторического периода развития общества. Первоначально этот термин применялся в уничижительном смысле («система, способствующая получению больших доходов людьми, которые не работают») и сохранил такой смысл в обыденном употреблении. В то же время он использовался и в качестве научного термина, но при этом ему придавались самые различные значения. Следуя Марксу, можно даже сказать, что «капитализм» в определенном смысле является синонимом «индустриализма», поскольку всякое накопление средств производства можно назвать «капиталом». В этом смысле коммунистическое общество, в котором весь капитал принадлежит государству, вполне корректно можно назвать «государственным капитализмом». Учитывая отмеченную многозначность понятия «капитализм», я предложил использовать термин «неограниченный законодательно капитализм», или «не регулируемый законодательно капитализм», для обозначения того периода развития общества, который анализировал Маркс (называя его «капитализмом»), и назвать интервенционизмом переживаемый нами в настоящее время исторический период развития общества. Название «интервенционизм» охватывает все три типа современной социальной инженерии: коллективистский интервенционизм России, демократический интервенционизм Швеции и «малых демократий», «Новый курс» Америки и даже фашистские методы строго регламентируемой экономики. То, что Маркс называл «капитализмом», то есть не ограниченный законодательно капитализм, полностью сошел с исторической сцены в двадцатом веке.