Открытый научный семинар: Феномен человека в его эволюции и динамике. 2005-2011

Хоружий Сергей Сергеевич

В этих условиях значение экспертизы, конечно же, возрастает. Увеличивается число авторских экспертных интерпретаций, технологических и информационных структур. Вокруг них складывается то, что мы называем «культурами знаний». Они вплетены в ткань общества и включают в себя различные практики, отношения, коммуникации, возникшие в ходе «добывания» самого знания, его «производства». На этом пункте я хотел бы немного остановиться. В современных обществах производство знания является условием выработки решений и одновременно условием существования самого общества. Знание вплетено в его ткань, и потому мы можем говорить, что это есть «знание общества». Общество, в известном смысле, находит себя внутри процесса познания, а не наоборот, то есть происходит некая инверсия, переход.

Как это может быть? Оказывается произошел не только разрыв

ткани идентичности, но и наплыв объектных миров или культур знания, которых 25–30 лет назад не было в том виде, в каком мы находим их сейчас. Самое интересное, что двадцать пять лет назад никто не мог себе представить, что появятся культуры знаний, такие как, например, Интернет, масс-медиа, мобильная связь. В отличие от этих направлений, робототехника относится к традиционному руслу развития, как здесь уже было сказано. Или, например, возьмем фондовый рынок. Возможно, экономисты говорили о том, что он будет развиваться, но пути развития всех этих объектов, что называется, неисповедимы. Это очень важный момент. Именно эти объекты «поддавливают» экспертные группы и задают их пролиферацию, умножение. Значение пролиферации (в фейерабендовском смысле) это не просто умножение количества, а «нарастание здоровой ткани». Когда я говорил о «социальной ткани общества», то это как раз и есть замещение разрывов объектными мирами.

Теперь постараемся выстроить некую рефлексию, и от моих крайне фрагментарных суждений перейдем к истории социологии всего в двух вопросах: как в социологии рассматривались вещи? И как представлялась вещь в отношении к экспертным системам? Здесь выделяются два этапа.

Первый этап — «вещь в социологии». Здесь можно указать на работы Г.Зиммеля «Ручка», «Рама картины». Этот этап связан с авторскими экспертными интерпретациями, когда группа специалистов изучает социальный объект, предписывает те или иные конкретные действия для устойчивого, предсказуемого и инструментального участия человека в социальной деятельности. Например, плуг, двигатель внутреннего сгорания, автомобиль. Здесь инструментальная ангажированность налицо: объекты призваны служить человеку в известных ему свойствах. Предписания оформляются экспертами или специалистами, извлекающими рациональное действие из знаний, которыми они располагают и которые разделяет социум. Цели, преследуемые экспертом на первом этапе, прямо или косвенно устанавливаются заказчиком экспертизы. Например, изучается, как установка нового оборудования в цехе повлияла на коммуникацию работников. Это типичное исследование в западной социологии, очень популярное в 30-40-е годы ХХ в. Что нужно сделать? — Покрасить стены, оформить комнату отдыха, еще что-то сделать. Или решается вопрос, какие коррективы со стороны администрации необходимо внести для улучшения производственного климата?

И дело тут не в доброй или злой воле конкретного заказчика, а в том, что траектория развития социального объекта предписывается и направляется извне, из знания замысла эксперта, так определяется «функциональность объекта». На этом этапе те или иные интересы, цели групп населения преобразуются экспертами-профессионалами в набор инструментов влияния на объект или на корректировку социальных групп. Объект в глазах эксперта — это «прочитанная книга», иногда внимательно, иногда не очень, но это всегда конечный набор свойств и функций. И если она прочитана невнимательно, то можно вернуться, найти нужные страницы или строки и что-то уточнить.

В отношениях эксперта к объекту экспертизы продолжает работать принцип отчуждения в марксово-гегелевском смысле. Знание само по себе сохраняет ауру чужеродности. Это очень важная позиция. Тема отчуждения известна, она хорошо прописана в работах К. Маркса, Э.В. Ильенкова, других. Здесь речь идет о присвоении знаний человеком, а присвоить можно только то, что не было твоим, но было кем-то создано для присвоения другими. Например, школьные знания, начальные, инструментальные знания, любой инструктаж, — все они предполагают определенный набор каких-то маркеров, некую подручную карту значений для того, чтобы двигаться по объекту. На нечто подобное указывал Хайдеггер в своей работе «Вещь». Хайдеггер различал и рассматривал послушные, прозрачные, выверенные человеком вещи, которые определялись им как оснастка, «цойг» (Zeug). Через них осуществляется наше инструментальное пребывание в мире. Оснастка требует от человека заботы и опеки.

Второй

этап — «социология вещей». Вещи, как это выясняется, способны давать «отпор» — это термин Брюно Латура, одна из его статей так и называется «Когда вещи дают отпор». — Чему? — Инструменталистским намерениям человека, якобы знающего эти вещи. И вот Латур пишет, я цитирую: «Знание, мораль, профессиональное мастерство, принуждение, общительность являются качествами не людей [самих по себе — Е.И.], но людей, сопровождаемых целой свитой делегированных персонажей. Поскольку каждый из этих делегатов формирует связность какой-то части нашего социального мира, это означает, что изучение социальных отношений невозможно, если не принимать во внимание не-человеков. <…> к обычным людям надо добавить теперь живой, очаровательный, благородный… обычный механизм» 1

.

Я процитировал статью Латура «Где недостающая масса? Социология одной двери». Там, напомню, речь идет о записке, которую автор статьи обнаружил на двери Палаты кож в парке Ля Вилетт, на окраине Парижа: «Доводчик бастует, ради Бога,

Латур Брюно. Где недостающая масса? Социология одной двери // Социология вещей. Сб. статей. Под ред. В.Вахштайна. М.: Изд. Дом «Территория будущего», 2006. С. 221.

закрывайте двери». Эта записка становится поводом осмысления того, как это приспособление — дверной доводчик — собственно выполняет человеческие функции по открытию и закрытию двери, замещает человека, сам становится персонажем. Латур описывает это очень остроумно. Если сравнить его статью со статьей Г.Зиммеля «Ручка», то мы ясно увидим: произошел фазовый переход от «вещи в социологии» к «социологии вещей».

В отличие от классической социологии в контексте «социологии вещей» объекты принципиально не прочитываемы. Они безостановочно генерируют, взрываются, мутируют, надстраивают новые этажи сложности. В конечном счете речь идет о непоколебимой нормативности человека, которая существенно дезавуируется. Дезавуируется вещь в хайдеггеровском смысле, в смысле «цойг», в смысле вещь как оснастка2

По Хадеггеру, только такая вещь и достойна быть, бытийствовать, она впереди всяких практических и рациональных, теоретических рассуждений о ней. Конечно, Хайдеггер строил свои размышления в направлении поиска подлинности вещи. Это не то же самое, что оснастка, но он хорошо все эти различения маркировал. Об этом говорят и представители постсоциальных исследований. Я вернусь к Хайдеггеру еще в одном месте: при обсуждении проблемы подлинности, — чтобы показать, что жажда подлинности, когда мы ведем речь об аутопоейзисе, бесперспективна.

Хоружий С.С.: По-моему, Т.Адорно и критиковал Хайдеггера именно за этот мотив. Стремление к подлинности на поверку оборачивается китчем.

Ивахненко Е.Н.: Да, это фантазийное свойство, которое эксплуатирует желание человека вернуться к «самому себе на самом деле», у меня есть для него свое название. Но я сейчас не даю оценку Хайдеггеру, а пытаюсь войти в тему, используя некоторые его различения. И я утверждаю: сопротивление непоколебимой нормативной привилегии человека возможно только тогда, когда культуры знания строятся вокруг объектных миров. Или иначе: когда «я» или индивидуальность объектуализируется. Но здесь есть тонкий момент. Кто хорошо знаком с марксизмом может сказать: «А что здесь нового? Да, объектуализируется. И Маркс писал об этом — изменяя мир, человек меняет самого себя». Этот тезис лежит в основе теории деятельности в интерпретации Ильенкова, или психологов. Получается, вроде, что никакой другой логики нет. Тут можно спорить сколько угодно, но я сейчас хочу этот вопрос «подвесить» и пока оставить, так как хочу увести слушателей в другую сторону.

Как выстраивается объектуализация как концепция социальности? Поскольку взаимодействие с подобными объектами развивается, оно неизбежно ведет к расширению социологического воображения и словаря. Чтобы передать это, нужно отказаться от прежних слов и словосочетаний. Конечно, тут дело не только в словах, но как только мы задействуем прежний набор слов, то попадаем в старые мыслительные схемы. Если мы будем читать Дж. Спенсера-Брауна или Н. Лумана, опираясь на старые мыслительные схемы, то не сможем понять, о чем там написано. Тот, кто не поменял свой словарь, обязательно с этим столкнется. Я продолжаю наставить на новом словаре, и подчеркиваю, что в новом контексте вещь выступает именно как «эпистемическая вещь». Впервые этот термин предложил Х.-И. Райнбергер 3