Открытый счет

Медников Анатолий Михайлович

Он сидел на стуле перед Лизой — солдат в разодранном и грязном френче, мокрый от усталости и страха, со слипшимися и спутанными на лбу волосами. Иногда солдат поднимал глаза и искоса, с оживляющим его лицо любопытством, с каким всякий военный человек даже в плену смотрит на карту, оценивающе взирал на красные флажки, клином бегущие к центру Берлина.

Звали пленного Курт Манке. Сергею показалось, что вот только сейчас в разведотделе дивизии немец пришёл в себя, осознав резкую и необратимую перемену своей судьбы.

Он начал отвечать на вопросы Лизы, но, говоря и вспоминая, уже примешивал горькую

щепоть иронии ко всему, во что ещё час назад частично или полностью верил. Более того, он готов был уже истерично смеяться над своей незадачливостью, над глупостью товарищей, и это в его положении было единственным, что могло как-то смягчить Курту Манке всю боль самобичевания.

— Он приезжал к нам, даже посетил штаб батальона, гроссадмирал Дениц, — сказал солдат Манке и скривил пересохшие от жажды губы.

— Выпейте, — Лиза подала ему стакан воды.

— Он офицерам нашим приказал: надо продержаться ещё два дня, сдержать русских, а затем наступит поворотный пункт в войне. Поворотный пункт! Поворотный пункт! Дениц твердил об этом. Напрягите силы и продержитесь! Ещё два дня. А потом Германия и Америка пойдут в наступление против русских… Все солдаты с нетерпением отсчитывали часы и даже минуты. Ну и, конечно, потом ничего не произошло.

Манке отпил ещё глоток воды, но не проглотил, а прополоскал им рот. И выражение лица у него было такое, словно он хотел выплюнуть из себя всю оскомину и горечь лжи, которой накормил его два дня назад гроссадмирал Дениц.

Потом пленный начал рассказывать о том, что он пережил в первые дни русского наступления на Берлин. Наверно, он считал, что делает приятное русскому офицеру-женщине, и сам, уже находясь в безопасности, получает особое удовольствие от того, что, охватив ладонями голову, повторяет: „Адский огонь!.. Невероятно! Всё сметал! Как я не сошёл с ума! О, я не верю, что ещё жив!“

— Понятно, назовите части в Берлине, которые вы знаете. Вновь прибывшие дивизии, полки фольксштурма, зенитчиков, — остановила Лиза вдруг ставшего столь словоохотливым немца.

Сергей видел, что она записывает показания „языка“, очищая от шелухи восклицаний и почти истеричной экспрессии. Иногда ожидала, пока пленный успокоится и, вспомнив, сообщит что-либо важное.

Сергей уже мог уйти, но ему хотелось побыть ещё немного в этой комнате разведотдела, отдохнуть, послушать показания пленного. Увидев на столе свежую „Правду“, Сергей взял газету.

Газеты сообщали о прорыве немецкой обороны по широкому фронту. Первый Украинский на Нейсе и Шпрее. Второй в Австрии освободил город Цистердорф. Третий — брал города на Дунае и в Югославии, Четвёртый — воевал в Закарпатье на территории Чехословакии. Немцев вышибали отовсюду — от Балтики до Адриатики.

А в тылу? Танковая промышленность увеличила производительность на двадцать пять процентов. Она ещё целиком работала на войну. Сергей увидел список новых дважды Героев: Белобородов, Гареев, Кунгурцев, Хрюкин. Установились дипломатические отношения с республикой Боливией.

— Чёрт побери! Я уже не видал газет несколько дней, — сказал Сергей и уже хотел было поговорить о новостях с Лизой, как открылась дверь и в комнату вошёл Окунев.

— А, Сергей Михайлович, привет, с „языком“ тебя первым. Лиха беда начало. А там пойдёт ходом.

Окунев

кивнул Сергею, пожал руку Лизе и спросил её, о чём болтает это рыжий фриц.

— Курт Манке, — поправила Лиза. — Вот послушайте, товарищ майор, как немцы иронизируют над своим Геббельсом. Это мне пленный сейчас рассказал.

— А ну давайте, — сказал Окунев, — анекдот хороший — это моя страсть.

— Значит, так. Это вроде бы разговор двух солдат, которые что-то там ковыряют на противотанковых сооружениях. По приказу доктора Геббельса. Один солдат спрашивает: „Как ты думаешь, сколько времени понадобится русским танкистам, чтобы овладеть нашими укреплениями?“ — „Четыре с половиной минуты“, — отвечает другой. „Позволь? — удивляется первый. — Откуда у тебя такая точность расчёта?“ — „Очень просто: когда русские танкисты увидят наши укрепления, они вылезут из машин и четыре минуты будут смеяться над ними. А потом им понадобится ещё полминуты на преодоление этих препятствий“.

— Ха-ха! — залился Окунев. — Неплохо.

Пленный Манке, услышав, как Лиза произносит имя Геббельса, должно быть, догадался, что речь идёт о его анекдоте. Он услужливо заухмылялся, как бы и себя присоединяя к общему разговору.

— Цыц! — огрызнулся на него Окунев. — Тебе, фриц, смеяться не положено. Ты ещё этот юмор отработать должен в лагерях, понятно?

Понял Манке или нет, но он весь съёжился и потупил голову под взглядом Окунева.

— Нам надо искать новые формы пропаганды, — заметила Лиза. — Надо рассеивать эту чёрную пелену страха в глазах рядового немецкого гражданина. Геббельс всё время болтает о русских зверствах. А наше командование напоминает нам уже давно о гуманном отношении к тем, кто непосредственно не связан с военными преступлениями. Вылавливать только крупных нацистских функционеров. В городах будем ставить бургомистрами немцев. Вообще поворачивать Германию к демократической жизни.

— Между прочим, — добавила Лиза, — надо бы в листовках использовать такой факт. Гитлер запретил под страхом расстрела всем гаулейтерам покидать свои гау. Геббельс будет сидеть в Имперской канцелярии до конца — пока его не убьют или сам не застрелится. Ведь он новый гаулейтер Берлина. Деваться ему некуда. Вот тут недавно гаулейтер Кёнигсберга Кох сбежал из города, явился к Гитлеру, но получил от него такую трёпку, что вообще где-то скрылся в Берлине.

— Это интересно, — подхватил Окунев. — Теперь вы послушайте немецкую байку. Как известно, немкам нравятся наши мужики. Вот один наш Иван-солдат забегает в немецкий дом, торопится куда-то. „Вассер, вассер!“ — кричит. Немка подаёт ему кружку воды. Он выпил и бежит дальше. А немка кричит ему вслед: „Эй, русиш, куда, куда? А где же зверства?“

— Ну, знаете, — Лиза поёжилась. — Это уже из другой оперы.

— Да нет, из этой же, я точно вам говорю. Такие случаи сплошь и рядом. Вот, наверно, и фриц может подтвердить. Окунев кивнул на пленного.

— Нет уж, увольте меня от этих расспросов, товарищ майор, — решительно заявила Лиза, — а пленного я сейчас отправлю куда надо. Как вы правильно заметили, он нам ещё не собеседник.

Лиза вызнала часового, чтобы он увёл Курта Манке в пункт для военнопленных. Потом села вместе с Окуневым писать срочное донесение генералу Свиридову.