Откуда соколы взлетают
Шрифт:
— Как в воду смотрел, — обязательно припомнит потом сосед по окопу или по койке неопровержимое доказательство этого предчувствия.
— Сроду не брякал он теми медалями, тут нацеплял, как на парад. Вот он и есть последний солдатский парад.
Нет, Галкина тревожило что-то другое. Первые свои самолеты вспомнил, и Кешу Игошина с его подковками. И песню эту. И вспомнилось, оказывается, тоже неспроста.
На стоянке не было машины.
— Где?
— Где, — спрятался под козырек замасленной фуражки
— И что с ней?
— Ничего. Шишечек с десяток осыпалось, а…
— Да не с лиственницей, с машиной…
— Что… Гармошка.
— А тебя кто просил давать ее этому салажонку? Иванов… Иванов… Не тот, который про меня в газете распинался, какой я хороший отец-командир?
— Тот. Но ему Грищенко приказал лететь…
— Грищенко! Ну-ка шагай сюда, — ходил Галкин кругами возле беспомощной «тридцатки» своей с отломанным крылом и без винта. — Чья работа?
— Иванова.
— Это я знаю, тебя кто просил доверить писарю боевую машину? Сидели бы в штабе вон оба да и строчили…
— Прикажут — сяду. А насчет Иванова иди разговаривай с комполка.
— Комполка… Трясетесь тут, аж коленные чашечки все в трещинах…
По дорожке к штабу перекатывались вихревые воронки.
— Разрешите, товарищ майор… Вы на каком основании отдали мою машину другому? Пу…
— На основании Устава как старший по званию и по должности. Так что Золотая Звезда твоя тусклей моих шпал… Хотя обо мне и не сообщает ничего Совинформбюро…
«О-о, все ясно, почему не он поздравлял меня с Героем, а Тетерядченко, — вот когда только понял Галкин. — Придется на перекладных приближать победу… Ничего. Получу новый»…
— Правильно бабушка моя говорила, что загад не бывает богат. Размечтался, глянь-ка… Вот тебе и свободная охота.
Мечты, мечты… Светлые, розовые, голубые, радужные. Но у зависти только один цвет — черный. И те, кто говорит: «О, я ему завидую белой завистью», — врут. Не может быть целиком белой зависти, как не бывает целиком белых зайцев: хоть кончики ушей, но черные.
И дорываясь до чьего-нибудь мало-мальски подлатанного самолета, отводил Галкин начинающую черстветь душу.
— Товарищ майор… Сколько можно мне загорать как на курорте? Грищенко высох уж, форма болтается на нем, как осердие на батоге, и сегодня седьмой вылет собирается делать…
— Ну, куда ты хватаешь, Галкин? До славы дожил, ну и доживай теперь до почета. Или за Кравченко гонишься? Так Кравченко генерал-лейтенант. Командир дивизии. И на груди уже две звездочки, а где две, туда третья сама свалится… Береженого бог бережет. Я вот почему редко летаю…
— Потому что еще и трус, поэтому, наверно.
— Еще и трус… А первый какой недостаток у командира полка?
— Командир полка… В начпроды вам надо идти, там вовсе будет этого
— Пьяница, трус, завистник я, значит… Так. Иди садись вместо Грищенко, посмотрим, кто ты против их истребителей…
Они вывалились из-за облаков. С форсом. Заложив вертикальный левый крен. Все враз. Тринадцать штук.
— Гляди-ка ты, неверующие какие, — чертовой дюжины не признают.
У четырех на фюзеляжах красуются карточные тузы разной масти, у пятого — коричневый скорпион.
— Асы, — отметил про себя Галкин. — «Ас» по-французски, кажется, и есть «туз». — Включил рацию. — Владислав… Видишь, сколько их?
— Вижу, — чересчур уж, вроде, спокойно, отозвался ведомый.
— Ну и как?
— Как прикажете, товарищ командир. Вообще-то можно попробовать вон того клешнятого…
«Клешнятый по нашим меркам у них не менее чем дважды ас. Да, будь этот Владик Поваров чуть постарше, да поопытнее, можно бы и со скорпиона начать… Не помню, есть ли, нет ли еще ему двадцать…»
— Владислав! А давай членистоногого с клешнями в клещи же и возьмем.
— Давайте…
— Тогда пошел…
Похоже, немцы этого только и ждали. Галкин не успевал «отмахиваться» как от ос, когда их гнездо под болотной кочкой расшевелишь. И ни Поварова, ни «скорпиона» нет… Нет, «скорпион» здесь. Неужели Славку сбили одного.
Один против двенадцати… Что ж, двенадцать — не двадцать пять. Да, но и «мессер» — не «юнкерс».
— Ладно, посмотрим. Главное — тузов поколупать… Ну-ка, где там «удавка Галкина»?
Михаил помнил эту обратную петлю, но ловил противника на нее в исключительных случаях, а какой может быть исключительный случай на войне, когда или — или.
В полку ходили слухи о каком-то его «хитром маневре», но это был скорее отчаянный маневр, ни понять, ни повторить который никто не мог.
Не мог или не решался?
Имитируя падение, Галкин бросал самолет в отрицательное пике, и обрадованный противник, «клевал» на эту приманку, чтобы окончательно добить падающий советский истребитель, и гнался за ним до самой земли, насколько хватало выдержки, но «поверженный» русский вдруг делал полупереворот через крыло и, едва не коснувшись верхушек деревьев, давал свечу, а преследователь врезался в грунт.
«Туз треф» воткнулся в болото по самый крестик. «Пиковый» подставил бок и разломился надвое от пушечной очереди почти в упор. Как были сбиты тузы красной масти — не видел никто, но жители села Будогощь подтвердят потом, что какой-то один наш сражался с восьмеркой немцев.
О сбитых Галкиным четырех вражеских истребителях не было подано сведений никуда: одна из посланных поисковых групп «установила», что во время воздушного боя самолет его пошел со снижением и упал в расположение противника.