Отмороженный
Шрифт:
Сережа с ужасом смотрел на него. Вот кто дьявол! Или по-ихнему демон… Ведь все-все знает.
– Ведь любишь ее, так? Переживаешь, что прогнала? – щурился Руслан. – И у нее тоже будут неприятности, если ослушаешься, понял, да?
– А я? – напомнил о себе Сема, как бы заранее выражая энтузиазм по поводу предстоящего задания.
– Ты ведь окончил финансовый институт? – спросил Руслан.
– Да… – приоткрыл рот Сема, а Сережа подумал, что ему он соврал насчет МГИМО, которое будто бы закончил с отличием, но вот пятый пункт оборвал в самом начале карьеру многообещающего дипломата. И Сема с горя
– Откроешь банк! – жестко сказал Руслан. – Дадим тебе на стартовый капитал. Потом будешь получать и вкладывать все, что скажем.
– Хотите, чтобы я стал вашим подставным лицом? – спросил Сема.
Руслан поморщился, переглянувшись с Шамилем: вот связались… Но другого нет. Пообтешется, привыкнет. Вернее, отвыкнет называть вещи своими именами. И очень уж угодлив. Но так даже лучше.
– Начистоту так начистоту! – рубанул ладонью воздух Руслан. – Так у вас, у русских, говорят? Ты будешь отмывать и крутить наши деньги, а ты, – указал он на Сережу, – будешь передавать нам все, что спросим. И советовать начальству все, что мы тебе скажем.
– И только когда великая Ичкерия станет свободной, свободны станете и вы! – воскликнул Шамиль и заскрежетал зубами. – И шутить не вздумайте! Мы все про вас знаем! Вы еще только надумаете бежать в ФСБ, а вас там уже будет встречать наш человек!
– Это верно, – кивнул Руслан. – Сережа меня знает. Везде найду! И возьму свое с процентами. Так что пришла пора отрабатывать. Погуляли с девочками на деньги чеченского народа, пора и честь знать!
– Эти деньги мы возьмем у вас с процентами и положим в основание фундамента свободы Ичкерии! – с пафосом, словно на митинге, сказал Шамиль.
Сережа и Сема сидели, понуро опустив головы. Даже переглянуться не решались.
– Так что хорошего понемножку? – рассмеялся Руслан, видя их состояние. – Сразу скажу: сегодня гуляем, детали обсудим завтра. Мы вас найдем. Вопросы будут?
– А что такое Ичкерия? – спросил Сема, подняв голову.
Макс расхаживал по бильярдной, морщась от стука шаров, которые продолжали гонять Сережа Горюнов и Аркаша Сазонов. Остальные молча следили за игрой.
– Вы можете прекратить? – спросил Макс. – Хоть на минуту? Я созвал вас по срочному делу. Еще наиграетесь.
Сережа и Аркадий прервали игру и положили кии на стол.
– У меня три, у тебя четыре, – вполголоса сказал Сережа.
– Так вот я хотел бы сказать сразу. – Макс выдохнул, прикрыл глаза, сел в свое кресло. – Мы слишком далеко зашли. Ситуация выходит из-под контроля.
– Из-под твоего контроля, – улыбнулся Кирилл напряженной улыбкой. – Вот ты и бесишься.
– Я просил меня не перебивать! – воскликнул Макс. – Мы взяли на себя огромную ответственность. Но мы действуем, беря пример со своих патронов! Мы затеяли тихие, подковерные игры. Взять хотя бы это убийство Жени Клейменовой. Уж как я уговаривал тебя, Кирилл, оставить ее в покое.
– Это разве наших рук дело? – удивился «аграрий» Жора Краснов. – Вот не знал… А кто хоть? Газеты писали, будто все тот же монстр, убивающий свои жертвы выстрелом под затылок…
– Я это сделал, я! – продолжал улыбаться Кирилл. – Спросите у Макса. Он вам сейчас все объяснит.
– Я думал… – Максу не хватало воздуха. – Что мы сможем направить
– А против чего? – не понял Аркадий. – Против самого убийства или против неподходящего времени? А что, этот киллер теперь работает на нас?
– Не перебивай! – затрясся Макс. – Иначе я слагаю с себя функции председателя нашего совета! Я не могу осуществлять свои обязанности в обстановке, когда за спинами членов совета ведутся сепаратные переговоры. В прошлый раз я это допустил и не снимаю с себя ответственности. Поэтому прошу моей отставки…
– Вот сейчас, Макс, ты был точно похож на своего патрона, – сказал Кирилл. – Но за ним – пятнадцать лет руководящей партийной работы… Ну хорошо, ты умываешь руки, ты испугался общественного резонанса, но в чем твоя вина? В чем наша вина? Конечно, с помощью точечных уколов, в смысле отстрела тех, кто мутит воду, будоражит общественность, отвлекая ее на разного рода раздутые инсинуации, можно и нужно регулировать и направлять общественное сознание. Это искусство, которым мы пока не овладели… Увы!
– Короче, – нахмурился Аркадий Сазонов. – Ты можешь покороче?
– Мы не у вас на коллегии Министерства юстиции, – холодно сказал Кирилл. – Мое предложение, если коротко, – оставить все как есть. То есть Макс остается на своем посту. А мы сегодня все вместе обсудим новые кандидатуры.
– Кандидатуры на что? – спросил Сережа. – На отстрел?
– Именно так, – сказал Кирилл. – Выбрав точно кого-то одного, кто знает, скольких мы спасем завтра, когда поднимется очередная волна смуты.
– Я – пас, – сказал Сережа, помотав головой.
– У тебя вид, будто мы собираемся обсуждать твою кандидатуру, – сказал Кирилл.
– Не понимаю, – покачал головой Макс. – Ты втянул нас в эту ужасную историю, я не смог тебе противостоять, каюсь, об этом я уже заявлял…
– Умываешь руки? – усмехнулся Кирилл.
– А почему бы тебе не занять мое место? – спросил Макс.
– Боюсь, все разбегутся, – продолжал улыбаться Кирилл. – Все свалят на меня и бросят государство на произвол судьбы. А ты всех устраиваешь. У тебя здесь замечательно. Все приспособлено. Никто не подслушивает. Словом, домашняя обстановка, в которой можно свободно обсудить проблемы, как это было до сих пор. Включая нынешнюю ситуацию. Мне кажется, ты, Аркаша, собирался нам что-то сказать… Ну то, что рассказал по дороге сюда.
– Они нашли пальцы биатлониста в квартире Клейменовой, – сказал Аркаша. – Они полагают, что она с ним как-то была связана.
Макс внимательно посмотрел на Кирилла. Новость, конечно, из ряда вон, но прозвище «биатлонист» прозвучало на их совершенно секретном междусобойчике. Выходит, Аркаша знает об их разговоре?
Кирилл ответил ему спокойным взглядом. Уж очень уверен в себе. Значит, обладает еще какой-то сногсшибательной информацией.
– Слышали, да? – спросил Кирилл. – Это не мои, не наши домыслы о связи, существовавшей между биатлонистом и журналисткой. Теперь самое главное… Позволь, Аркадий, я доложу сам, поскольку уже смолкли стенания по поводу некой особы, бывшей смертельно опасной для всех нас.