Отморозки: Другим путем
Шрифт:
– А хоть бы и так! – с вызовом бросил ротный. – Останавливать будете?
– Нет. Не буду. Только смысла в той прогулке немного, – Анненков широко улыбнулся и, сдёрнув с плеча сидор, бросил его под ноги неприветливому офицеру. – Всё уже украдено до вас.
Глеб Константинович Львов, в далеком прошлом будущем – Лев Николаевич Маркин, сидел на дне траншеи и смотрел вслед ушедшему есаулу. Это вот он случайно сейчас сказал, или?.. Да нет, не может такого быть! Мало ли что этот казак скажет…
Офицер развязал оставленный сидор и тихонько охнул. Оттуда выкатилась голова. Отрезанная.
Кроме головы, в вещмешке обнаружилась залитая кровью офицерская фуражка, вырванные с мясом погоны немецкого майора, судя по маленьким значкам – артиллериста, и какие-то документы. При неверном свете четырехлинейной военной лампы Львов шепотом прочитал:
– Майор Фридрих фон Боймер, командир тяжелого полевого дивизиона…
– Вашбродь, это хто ж таков будет… был? – поинтересовался ординарец.
Он как-то очень спокойно отнесся к отрезанной немецкой голове, словно бы все шло так, как и надо.
– Надо полагать – тот самый гад, который сегодня наш госпиталь разнес, – тихо ответил Глеб Константинович. – Ох, ё-о-о-о… Только раз такое видел. В Сербии. Все надеялся, что больше и не доведется.
И он снова задумался. М-да, вот так вот жизнь поворачивает: не успел отскочить – придавит на хрен! Ну, кому мешало, что он жил себе и жил? На работе – инженер, дома – тихий, спокойный подкаблучник при любимой жене, любимых же детях и обожаемом внуке, у которого даже первый зуб прорезался…
И ведь стал уже забывать, что когда-то командовал своим бойцам «Напред! На нож!» [9] или старательно выцеливал кишинёвских пулеметчиков и афганских духов… Все это было… было… и прошло. Только вот теперь пошло по кругу… Б…ь!
– Э-эй, штабс-капитан! – негромкий оклик из темноты.
Перед ним появился тот самый есаул. Вот только… Пластун, что ли? Два нагана, у пояса… финка?! И без шашки… М-да, вот такой вот «самый обычный» есаул. Твою дивизию!..
– Я тут у тебя мешочек оставил, – и короткий смешок. – Может, вернешь?
9
Вперед! В штыки! (Сербск.)
Львов напрягся, а потом неожиданно для самого себя выдал:
– Махнем не глядя, как на фронте говорят?
Есаул на эту подначку никак не отреагировал, а просто молча протянул руку. Львов собрал все «трофеи» в мешок и уже готовился передать его казаку, когда тот неожиданно сказал, чуть прищурив глаза:
– Я дам вам «парабеллум»…
Львов крупно вздрогнул, но потом просто кивнул головой и передал казаку мешок. Анненков, в свою очередь, протянул ему трофейный пистолет на немецком же ремне.
– С кем имею честь? – запоздало спросил Львов.
Они взаимно представились, и от Анненкова-Рябинина не укрылась несколько излишне бурная реакция на его здешнюю фамилию. Было похоже, что штабс-капитан Львов лишь колоссальным усилием воли удержался от вопроса: «Тот самый?» Но форсировать события бывший полковник не собирался, а потому просто отдал честь и пошагал туда, где ждал его приказный [10] , оставленный с лошадьми…
Львов
10
Воинское звание в казачьих войсках, соответствует званию «ефрейтор» в пехоте.
Штабс-капитан налил второй стакан, потом подумал и кликнул ординарца. Если отбросить всю ту шелуху, которую рассказывали об этом человеке, все глупости фильмов и анекдотов, то будущий герой гражданской войны был мужиком честным, не сукой и не дураком, а смелым и верным товарищем. Такого все же лучше иметь при себе: авось, когда здесь начнется свистопляска семнадцатого года, такой друг пригодится. Да и собеседником он оказался веселым и неглупым.
– Будешь? – спросил он унтера и, когда тот кивнул, прибавил: – Кружку давай.
Ординарец притащил не только кружку, но и фунт ржаного хлеба, кусок сала и миску, в которой лежали два толстых помятых малосольных огурца.
– Ваше здоровье, ваше благородие! – провозгласил он, поднимая свою медную посудину.
– Прекрати, – поморщился Львов. – Завтра, в строю, я тебе – благородие, а тут… – он махнул рукой. – За нас.
Стакан ударился о кружку, оба мужчины захрустели огурцами.
– За тех, кто не дожил, – произнёс штабс-капитан второй тост.
Ординарец перекрестился и выпил, проигнорировав закуску.
– Чегой-то стряслось у вас, Глеб Константинович, – не спросил, а констатировал ординарец, глядя на то, как ротный вытаскивает из чемодана вторую бутылку.
Тот молча кивнул и плеснул водки в стакан и кружку. Унтер подождал, понял, что никаких объяснений не последует, и принялся рассказывать какую-то веселую историю из жизни самарских обывателей. Львов слушал, даже смеялся в нужных местах, а потом вдруг…
Враги сожгли родную хату,Сгубили всю его семью.Куда теперь идти солдату,Кому нести печаль свою?Пошел солдат в широко полеНа перекресток трех дорог.Нашел солдат в широком полеЕдва приметный бугорок…– …Ну, завтра германцу будет, – сказал бывалый солдат и сплюнул на пол землянки. – Довели супостаты нашего соколика, будет им ужо…
– Чаво будет? – спросил молоденький первогодок из недавнего пополнения и поежился.
– Того и будет, – в разговор вступил третий, с лычками ефрейтора. – Завтра либо в штыки поползем, либо в ночь наш в гости к ерманцу отправится. Ты как, Семенов, пойдешь ерманца резать?
– Нам что? – рассудительно произнес здоровяк, тоже с погонами ефрейтора, и затянулся папиросой «Пушка». – Нам се равно: скажеть их бродь – пойдем резать. Нам шо ипонца, шо ерманца… А скажеть – не пойдем… – И добавил: – Дай песню дослушать, Силантий. Душевно выводит…