Отныне и во веки веков
Шрифт:
– Стереотипы! Полнейшая чушь! Сентиментальщина бис гической особи, которая устарела с нашей помощью.
– Вы сделали так, что все устарело, – бросил ему Тогол. – Все, за исключением мышиной возни вашей клоповой колонии.
Этих уродов с искалеченной психикой, призванных обслуживать вас!
– Они по-своему счастливы, – заметил Скиннер. – Хотя это уже не имеет значения. Самое главное, что изменился я, хотя цел и невредим.
– Вы так думаете? – грустно улыбнулся доктор Тогол, кивая в сторону раскинувшегося внизу города. – Все, что вы здесь
– Но все боятся умереть.
– Настолько, что всю жизнь тратят, пытаясь исключить факт своей смертности? – Тогол покачал головой. – Вы знаете, под моей лабораторией есть камера. Вам известно, для чего она предназначена. Вы знаете, что находится в ней. И вместе с тем ваш страх настолько велик, что вы никогда не признаетесь, что она существует.
– Отведите меня туда!
– Вы это серьезно?
– Пошли. Я докажу вам, что не боюсь.
Однако Скиннер боялся. Уже перед лифтом его начало трясти.
Когда они спускались вниз, дрожь сделалась неконтролируемой.
– Чертовски холодно тут, – пробормотал он.
Доктор Тогол понимающе кивнул:
– Температурный контроль.
Они вышли из лифта и зашагали по темному коридору к бронированной камере, выложенной камнем. Скиннер-охранник, завидев их, улыбнулся и отдал честь. По приказу доктора Тогола он вынул ключ и открыл дверь.
Сивард Скиннер не взглянул на него. Ему уже не хотелось смотреть туда, где…
Но доктор Тогол уже вошел, и Скиннеру ничего другого не оставалось, как последовать за ним в слабоосвещенную холодную камеру, в которой угадывались очертания управляющих блоков, которые тихо гудели и жужжали, здесь располагался цилиндр из прозрачного стекла.
Скиннер не отрывая глаз глядел на этот цилиндр, похожий на гроб. Это и был гроб, в котором он увидел себя. Свое собственное тело. Ненужное, высохшее, от которого были взяты клоны, плавающее в чистом растворе, среди зажимов, спиралей и проводов, тянущихся к замороженной плоти.
– Оно живет, – спокойно произнес доктор Тогол. – Заморожено. Криогенный процесс позволяет сохранить вас в бессознательном состоянии… бесконечно.
Скиннер снова вздрогнул и отвернулся:
– Почему? – прошептал он. – Почему вы не дали мне умереть?
– Вы хотели бессмертия.
– Но я и так уже бессмертен. У меня новое тело, вернее, тела.
– Плоть слаба. Любой несчастный случай может ее уничтожить.
– У вас имеются другие образцы моей ткани. Если со мной что-то произойдет, вы повторите клонирование.
– Только в том случае, если сохранится первоначальное тело.
Оно должно существовать, учитывая такую возможность… живым.
Скиннер заставил себя еще раз взглянуть на трупоподобное существо, замороженное в цилиндре.
– Оно не живет… оно не может…
Скиннер, конечно, обманывал себя. Ему было прекрасно известно, что специальный криогенный процесс как раз был разработан с такой целью: поддерживать в минимальном режиме жизненные процессы в состоянии анабиоза
Скиннер, однако, не верил, что такое когда-нибудь произойдет, но все же надежда оставалась. В далеком будущем, может быть, методологию удастся усовершенствовать, и это… воскреснет, но уже не как клон, а тот человек, первый Скиннер… оживет и… станет соперником настоящего «я».
– Уничтожить!
Доктор Тогол недоуменно уставился на него:
– Как? Вы хотите…
– Уничтожить, – повторил Скиннер, резко повернулся и вышел из камеры.
Доктор Тогол остался один. Прошло немало времени, прежде чем он присоединился к Скиннеру, сидевшему на террасе. Что он так долго делал там, внизу, доктор Тогол не стал говорить, а Скиннер не спрашивал. Этого вопроса они больше не касались.
Но с тех пор характер общения Скиннера с Тоголом и вменился. Они больше не спорили о новых проектах и экспериментах.
Отношения между ними с каждым днем становились все напряженнее и вскоре стали почти враждебными. Доктор Тогол сутками пропадал в лабораторном комплексе, где у него имелись свои апартаменты, а Скиннер сидел один в своем громадном доме.
Один и не совсем один. Это был его мир. Он был заполнен его собственными людьми, созданными его собственным воображением. И У ТЕБЯ НЕ БУДЕТ БОГА, КРОМЕ СКИННЕРА. А СКИННЕР ПРОРОК ЕГО.
Для всех это было заповедью и законом. И если доктор Тогол вздумал ослушаться… Сивард Скиннер вышел на улицу и быстро зашагал к музею.
Скиннер-шофер остался ждать у подъезда, а скиннер-охранник приветливо улыбнулся, завидев входящего Сиварда Скиннера.
Скиннер-куратор заспешил навстречу, радуясь приходу столь редкого и высокого гостя. Никому не разрешалось входить в музей, за исключением его хозяина. Да и само понятие «музей» превратилось в прихоть… в анахронизм далекого прошлого, связанного с Землей.
Впрочем, Сиварду Скиннеру хотелось иметь такое место, где можно было бы любоваться предметами искусства, собранными им в течение той жизни. И хотя он мог бы завалить его доверху сокровищами и трофеями со всей Галактики, Скиннер решил сосредоточить и музее юлько то, что связывало его с Землей. Вернее, с ее далеким, далеким прошлым. Здесь висели картины, стояли статуи и скульптуры, лежали драгоценности – все то, что некогда украшало дворцы и храмы.
Скиннер решительно шагал по залам, почти не замечая окружающего великолепия. Обычно он часами мог любоваться старым-престарым телевизором, томами библиотеки иод защитным стеклом, игральным автоматом или реконструированным автомобилем с газовым двигателем.
Теперь же он направился в самую дальнюю комнату и указал на один из предметов.
– Дайте это.
Куратор скрыл недоумение за вежливой улыбкой, но повиновался.
Скиннер повернулся и зашагал обратно. Шофер, поджидавший его у двери, проводил его к мини-автомобилю.