Отныне я – странник
Шрифт:
— Ой, проведает Пётр Алексеевич о нём. Столько беды будет. А выкупать их всех, у города денег не хватит. — Жаловался он Юрию, когда они вошли в кабинет, полученный в Адису наследство от Гаврилова. — А случись чего, придут беглецов опять в крепость забирать, так местные не поймут, коли не сможем им помочь.
— Не бойся Андрюха, в ближайшее время царю будет не до Донских земель. А там глядишь, я что ни будь, придумаю. Ты мне лучше расскажи, что у тебя с производством штуцеров? — Юра, не спрашивая разрешения, по-хозяйски сел на местами уже потёртый, кожаный диван.
— А что? Опять
Он даже встал из-за стола, за который только что уселся. Вид у него был явно обеспокоенный, но не испуганный. Что в свою очередь, не помешало ему театрально «схватиться» правой рукой за сердце. Поэтому, Юрий поспешил успокоить своего старого товарища.
— Нет, Андрюха, на сей раз «беда с другой стороны к нам стучится». Но ты, так и не ответил на мой вопрос.
— Мы их выпускаем, — у Адиса тут же улучшилось настроение, — даже, насколько смогли, расширили производственные мощности, но перевооружить целый гвардейский полк, как того требует царь, ещё не получится. И так, всех мастеровых задействовал только на выпуске штуцеров. Поэтому к изготовлению заявленных тобой лёгких, подрессоренных телег, мы даже и не преступали.
— Это плохо Андрей. Но ничего, я завтра с тобой эти вопросы буду решать. А сейчас не обессудь, я к своей семье, домой пойду. Я — то к тебе, только на минутку заскочил — знаешь, как моя душа к жене с дочуркой рвётся? Так что бывай… — С этими словами Юра встал и быстрым шагом, не оглядываясь, вышел из кабинета.
Дальнейший его путь по улицам, знакомым до боли, осложнялся борьбой с желанием перейти на бег. Сдерживала только нелепость этого поступка, и нежелание предстать перед Ульянкой взмыленным как конь, и запыхавшимся. Вот так и шёл, неспешно ведя на поводу обеих своих лошадей — шаг за шагом приближаясь к заветной цели.
Вот и дом, видно, как во дворе неспешно возится Марья, деловито сметая с каменной дорожки угольную пыль (видимо уголь недавно подвезли и уже перетаскали в сарай). Но увидев идущего по улице Гаврилова, женщина бросила метлу и опрометью побежала в дом, голося:
— Юрий Витальевич приехали! Встречайте хозяи…!
Буквально через несколько секунд, во двор выскочил Гаврила и подбежал к воротам. И как ни странно, умудрился их открыть до того, как Юрий дошёл до них.
— Юрий Витальевич! Здравствуйте отец родной, наконец-таки вы вернулись! Ульяна Матвеевна уже заждалась вас, извелась матушка! — С этими словами, он отвесил поклон, Взял у Юры поводья и собирался повести лошадей в конюшню.
— И тебе хорошего здоровья Кузьмич. Только сразу лошадок не пои, да и поводи немного. Каюсь, гнал их — спеша домой. — Ответил Юра, с небольшим поклоном.
Тем временем на крыльцо чинно вышел Матвей, как обычно одетый в свой старый стрелецкий кафтан. А из-за его спины, любопытствуя, выглядывала жена Гончарова, держа в руке и покусывая кончик своего головного платка. А Ульянкин отец, неспешно пригладив рукой свою бородку, деловито с хитровато — довольным прищуром, изрёк:
— Ну, здравствуй зятёк, спасибо тебе, порадовал ты меня внучкой. Удружил. Теперь, немного погодя, жду от тебя уже внука.
В этом, бывший стрелец оказался прав. Юре хотелось как можно скорее войти в дом, но отталкивать тестя, перекрывшего собой дверной проём, тоже не хотелось. Как будто прочитав мысли зятя, Матвей шагнул в сторону, уступая дорогу и молча, отодвинул рукой Марью, не успевшую вовремя посторониться.
Жену, Гаврилов нашёл в их спальне, она как раз сидела и кормила грудью ребёнка. За этим занятием, она была похожа на Мадонну с картины Рафаэля «Мадонна в кресле» — тот же взгляд, наклон головы, та же нежность, с небольшой каплей грусти. Только, вместо просто сидящего на руках младенца Иисуса, его ещё маленькая дочурка, приникшая к материнской груди. Прикрыв за собой дверь, Юра замер, не в силах оторвать от жены своего взгляда. Она тоже заметила его, её взор стал радостным, но одновременно, покраснев и засмущавшись, она тихо промолвила:
— Юрашка, любый мой. Не надо так на меня смотреть, мне неудобно так. Дай, пожалуйста, дочурку докормить.
— Да, да родная, я подожду. — Ответил Юрий и беззвучно ретировался в соседнюю комнату.
Ждать пришлось не очень долго, но это время, всё равно тянулось как вечность. И когда Уля появилась в двери, ведущей из спальни, Гаврилов резко вскочил из кресла, в котором сидел, и сделал несколько шагов на встречу к ней. Его жена тоже кинулась навстречу ему и прильнула к мужу всем своим телом. Всё это было проделано в полнейшей тишине — без единого звука. Юра глубоко вдохнул, ощутив приятный запах, исходящий от любимой женщины, правда, к нему прибавился ещё какой-то доселе незнакомый. — «Так наверно пахнут все кормящие матери». — промелькнула и тут же исчезла шальная мысль.
— Ну как ты радость моя? Как дочурка? — Первым заговорил Юрий, нежно прижимая к себе жёнушку.
— Всё хорошо любимый, наша доча спокойная, поест и спит. Лицом наша девочка, ну очень на тебя похожа — особо, когда во сне улыбается. Ой, да чего это я стою, ты, поди, устал и с дороги голодный. — Засуетилась Ульянка.
— Постой, солнышко ты моё, успеется. Не уходи, дай мне на тебя налюбоваться.
Но вместо этого Юра начал покрывать личико своей жены нежными, невесомыми поцелуями. Молодая женщина какое-то время благодарно подставляла то щёчку, то бровку, то уста…, но затем немного отстранилась и прошептала:
— Милый, уже банька то, поди, согрета, негоже с дороги немытым быть. Ты иди, а я пока на стол соберу. — Сказано это было так нежно и настойчиво, что Юрий, напоследок ещё поцеловав жену, послушно пошёл выполнять её указание.
После баньки, изрядно разморённый паром и пробитый вениками, Гаврилов, не столько хотел, есть, сколько вздремнуть — хоть часок. Но стол уже был накрыт и все домочадцы, ждали только его. Пришлось их уважить, и присоединиться к общей трапезе, после которой, желание уснуть только усилилось: и как назло, стало невыполнимым. Виновником чему стал тесть, пожелавший посудачить о политике.