Отпущение грехов
Шрифт:
Отец Василий, решительно стряхнув с рукава вцепившегося в него офицера оцепления, почти бегом двинулся через площадь.
– Вернитесь! Немедленно вернитесь! – крикнул вслед офицер, но побежать за священникам в гущу братвы не рискнул.
Отец Василий ускорил шаг и, лишь оказавшись лицом к лицу с улюлюкающей и свистящей в два пальца ватагой победителей, остановился.
– Так, Антон, – решительно начал он. – Доказал свое, и хватит!
Братва удивленно переглянулась.
– Вы не понимаете, батюшка, – окинул его бегающим взглядом
– Иди старушек своих учи, буквоед! – засмеялся кто-то в толпе. – А в наши дела не суйся!
– Антон! – строго посмотрел на эколога отец Василий. – С кем ты связался? Я тебя не узнаю.
– Вы не понимаете. – Даже в темноте было видно, что Свиристелкин залился краской. – В нашей стране каждый имеет право выразить свое негодование…
– Иди-иди отсюда, поп, шевели костями, – выдвинулся вперед один из братков. – И на Антошу нашего не наезжай. А то я тебя щас конкретно перекрещу – и в лоб, и в пузо!
Отец Василий глубоко вздохнул, взял эколога под руку и отвел в сторону.
– Ну, чего ты этим добьешься, Антон? Они-то уйдут, – кивнул он в сторону братвы. – А ты, между прочим, здесь останешься. Вместе со Щегловым, Скобцовым и всеми остальными.
– Щеглов меня поддерживает, – шепотом сказал Свиристелкин. – Правда, негласно. И эти парни взялись меня поддержать. Как я могу отступить?
– Щеглов поддерживает? – удивился священник. Сегодня утром ему так не показалось, хотя…
– Вы что, батюшка, не видите, что эти военные всему городу, как кость в горле! Главное – не бояться! И они уйдут!
«Щеглов поддерживает, – мысленно повторял священник. – И эти парни взялись поддержать». Что-то в этом было.
– Ну, как знаешь, Антоша, – с сомнением покачал он головой и, тяжело вздыхая, побрел назад, за пределы оцепления.
Больше солдатиков на разгон не посылали. Видимо, хватило у Карнаухова ума не подставлять эту салажню. Через двадцать минут на площадь вышли совсем другие персонажи.
– Менты! – охнула братва и приготовилась стоять насмерть.
Омоновцы, а их было примерно столько же, сколько и пикетчиков – полтора десятка, – вышли без щитов. Они только деловито размялись, покрутили головами, поправили шлемы и без явной команды вразвалочку двинулись к ступенькам.
Братва сгрудилась и непроизвольно отступила на полметра назад. Отец Василий усмехнулся, он знал, что эти полметра – уже начало поражения.
Кто-то протяжно свистнул, и омоновцы стремительно охватили пикет полукольцом и погнали, погнали, погнали противника вдоль елочек прямо во двор здания районной администрации.
Удары дубинками сыпались почти непрерывно, и крики братвы постепенно слились в один протяжный, почти беспрерывный стон. От толпы отделилась тощая нескладная фигура, человек прорвался сквозь строй омоновцев и побежал
– Антоша! – охнул отец Василий и кинулся на выручку. – Все! Хватит! Хорош, братишка! Хватит, я сказал!
Он перехватил руку омоновца и отбросил его в сторону.
– Хорош! Натешился, и хватит! Нашел на ком отрываться! Иди лучше работай!
Омоновец побежал помогать добивать братву.
Священник нагнулся и приподнял Свиристелкина. Лицо единственного на весь район эколога было залито кровью, глаза стремительно заплывали, а губы и подбородок мелко тряслись. Отец Василий вздохнул, перевалил Антона через плечо и почти бегом потащил его прочь.
Костя, естественно, был на рабочем месте.
– О! Первый поступил! – жизнерадостно объявил главврач районной больницы, увидев на плече священника Антона, и повернулся к окружившим его работникам. – Так! Перекур закончился! Всем за работу! Тимофеевна, у тебя все готово?!
Медперсонал засуетился.
– Что там? Много пострадавших? – спросил Костя отца Василия, помогая снять с его плеча Свиристелкина.
– Трудно сказать, – выдохнул священник. – Их сейчас во внутренний двор администрации загнали.
– О-о! Тогда работы хватит! – он снова обернулся. – Тимофеевна! Готовь и вторую секцию тоже! Бачурина отыскали?
– Пьяный как скотина этот ваш Бачурин! – откликнулась Тимофеевна.
– Работать сможет?
– Нет. Он и пальцы свои не сосчитает, не то чтобы работать.
Священник смотрел, как деловито, как буднично готовятся врачи принять страшный груз, как ругаются по поводу смертельно пьяного анестезиолога, как спокойно ждут, зная, что сегодня могут быть и смерти, прямо на операционных столах, и поражался душевной стойкости этих людей.
– Как ты так можешь? – вздохнул он.
Костя печально улыбнулся.
– Ты ведь отпеваешь время от времени.
– То божья воля, – покачал головой священник. – И злого умысла в ней нет, а здесь человеки друг друга месят.
– А по мне, все как раз наоборот, и твоя доля куда как тяжелее, – совсем уже серьезно отозвался главврач. – Для меня смерть – медицинский факт. Умер человек, и все кончилось: и страсти, и муки. А для тебя это только начало. И будущее после смерти может оказаться еще страшнее, чем настоящее, и божья воля куда…
– Посторонись! – заорали от входа. – Дорогу!
Священник отпрянул. Четверо омоновцев протаскивали сквозь двойные больничные двери своего товарища. Раненый был бледен, а откинутая голова бессильно болталась из стороны в сторону. Священник охнул и побежал звонить Алексию. Этой ночью в больнице могла понадобиться духовная помощь, а он с собой не взял ничего, что необходимо для причащения.