Отпусти синицу
Шрифт:
А н ф и с а (прижалась к руке Александра). Спасибо, Саша…
Стон из комнаты И л ь и.
А л е к с а н д р. Что это?
А н ф и с а. Опять Ксению бьет…
А л е к с а н д р. Как — бьет?..
А л е к с а н д р бросился к
А н ф и с а. Саша…
А л е к с а н д р отходит от И л ь и.
И л ь я (в спину Александру). Подзаборник. (А л е к с а н д р замер на ходу.)Двадцать лет на нашей шее.
А л е к с а н д р. Да черт меня возьми совсем!.. ( Идет к своим чертежам, быстро скатывает их.)
А н ф и с а. Саша…
И л ь я. Пусть! Пусть уходит! Дышать легче!
А н ф и с а. Саша… А как же я?..
А л е к с а н д р остановился. Возвращается с работы К л а в д и я, большая, решительная.
К л а в д и я (окинув всех взглядом). Что за хай?
А н ф и с а. Клава, он уйдет!..
И л ь я. Пусть убирается!
К л а в д и я. Ну ты, стервятник, полегче! (Ловко сунула кулаком — Илья согнулся.)Валяй в свою конуру!
И л ь я. Холера… Язва… Старая лошадь!
К л а в д и я снова повернулась к нему. И л ь я поспешно захлопнул дверь.
К л а в д и я. И чем только не приходится заниматься женщине с высшим образованием!.. Саша, толстовец, с хамьем же надо по-хамски. Анфиска, дай пожрать. (Протягивает Анфисе сверток, целует.)Тебе. Что у нас стряслось? Кто там ревет? Ксения? Понятно.
А л е к с а н д р. Я подумал… Я строю вот это… А потом в таких домах какой-нибудь Илья…
И л ь я (приоткрывая дверь). Ксень… Ксеня!..
К л а в д и я взглянула — И л ь я тут же скрылся.
К л а в д и я. Это Ксения виновата!
А л е к с а н д р. Чем она виновата?..
К л а в
И л ь я (приоткрывая дверь). Ксенька!..
К л а в д и я не обратила на него внимания, и дверь захлопнулась не так быстро.
К л а в д и я. И любит его больше, чем вообще любить положено.
И л ь я (распахнув дверь). Ксенька, стерва! Ты почему не раздеваешься? Я тебе муж или не муж?..
К с е н и я покорно идет. Дверь захлопнулась.
Занавес
Двор у дома Ж у р а в л е в ы х. За забором — огород соседей. Впереди улица. За ней гладь озера и отлогие горы, покрытые лесом. По противоположному берегу пробегают трамваи, соединяющие разорванные части города. Видны трубы заводов. Осень. Теплый вечер. А н ф и с а у корыта стирает гору белья. В а с и л и й сидит на лавочке возле дома, чистит ружье. По двору шатается И л ь я.
И л ь я (зевает). О-хо-хо!.. Терпеть не могу ночных смен. А людям в ночь. Между всем прочим, ночные смены вредны для здоровья. Что вы молчите, Василий Николаевич?
В а с и л и й. Ружье разговору не любит.
И л ь я. Так оно не заряжено.
В а с и л и й. Говорят, раз в жизни и незаряженное может выстрелить.
И л ь я. Тоска. Даже поговорить не с кем. Да и говорить не о чем.
В а с и л и й. То-то и оно.
И л ь я. А что бобры ваши? Как на них директор отреагировал?
В а с и л и й. Нормально отреагировал.
И л ь я. Бобры… Знаю, о чем разговор был.
В а с и л и й. Ну и что?
И л ь я. Не выгорело? Знаю, что не выгорело. О том надо было помнить, что меня на заводе ценят. И гравер я был первостепенный, и многое другое могу. Вот так, стало быть.
В а с и л и й. Нет, Илья, до первой статьи тебе далеко.
И л ь я. Однако мои работки на выставку-то пошли.
В а с и л и й. Выставка не долго живет.
И л ь я. Так и человек не больно вечен.
В а с и л и й. После человека дела остаются.
И л ь я. Либо останутся, либо нет… Я вам, Василий Николаевич, советик подкину, уж если вам хочется в веках утвердиться. Взглянул я на вашу последнюю работу по стали — не хватает ей кой-чего.