Отрадное
Шрифт:
На прием к главному инспектору по жилвопросам мы поехали вместе. Когда мы сели в электричку, мать стала подговаривать меня сказать ему, если он будет спрашивать, как я делаю уроки, что я их делаю на чемодане. Мать сменила тактику взаимоотношений с властями и подготовилась серьезно. А я не понимал, что в нашей ситуации надо просить на бедность, и недоумевал. Ну да, пару-тройку раз я делал так уроки, получилось ситуативно, но зачем же незнакомым людям в каких-то там кабинетах весь наш реальный быт выворачивать? Она настаивала, а я возражал, должно быть, стесняясь перед взрослыми дядями говорить
Оказывается, когда хозяин попал на пять лет в тюрьму, в Мордовские леса или в Сибирь, точно не знаю, то хозяйка пожаловалась какой-то женщине, что у нее нет денег на посылки мужу. И вроде бы та женщина посочувствовала ей и сказала (а после выяснилось – схитрила) такую фразу: «Я тебе дам денег под роспись». Хозяйка подумала, что она дает по доброте душевной и деньги взяла. А теперь, и это совпало с приходом хозяина домой, эта женщина подала в суд, чтобы отношения с ней были четко квалифицированы судом как отношения купли – продажи недвижимости и оформлены незамедлительно, даже если хозяйка дома и будет оспаривать это и трактовать отношения как передачу денег в долг.
Еще когда муж был еще в тюрьме, хозяйка о чем-то догадывалась. Но ни с кем не посоветовалась, а про себя подумала: «Сдам эту комнату жильцам, а когда придут делить и увидят, что тут живут люди, то истице скажут – нет, как же, мы не можем жилье отделять, здесь люди живут». И хозяйка успокоилась такими соображениями, что при людях дом ломать не позволят. Когда была пустая комната, тогда – да, а при жильцах – как же ломать? Она дала объявление, и мы приехали жить на съемную. А суд решил иначе. Суд подтвердил, что отношения были отношениями купли-продажи и истица имеет право выделить свою долю в этом доме в соответствии с этой бумагой, и предупредил хозяйку, что такого-то числа будет произведен раздел.
Хозяйке пришло извещение, что такого-то числа состоится раздел недвижимости, обязываем быть дома во избежание конфликтных ситуаций. Хозяйка сообщила нам. Мы с матерью напряглись.
Ровно в десять часов нелицеприятный стук в дверь. Мать открывает – на нее как хоругвь угрожающе движется решение подгороднего суда о разделе недвижимости. Его держит решительная женщина средних лет и громко повторяет в устной форме письменное решение суда, пытаясь продавить наши ряды.
Позади нее стоит полк верных: cудебный исполнитель, сладкий и упитанный молодой человек, юрист, смотрящий вбок и не говорящий ничего, и четверо рабочих с плотницкими инструментами, понуро опустившие головы. Их дело – работа, и быть пушечным мясом в перепалках хозяев им не по нутру. Но работу дают люди, которые должны отладить свои отношения. И если затеется драка, то они вынуждены будут своими телогрейками оттирать работодателя от ответчиков по суду. То есть истица пришла вооруженная до зубов.
Мы молча потеснились, видя, что оппозиция не подготовилась к достойной встрече. Истица сразу убрала в карман решение и громким четким голосом воскликнула: «Так! Где ключ от следующей двери? Дайте ключ от следующей двери!»
Воскликнула,
– Ну вот! Теперь меряйте и отрезайте! Ставьте стену, а я пошла. Мне некогда!
Когда рабочие смерили, оказалось, что половина дома – это как раз комната за нашей стенкой и половина нашей. Рабочие провели по нашей комнате жирную меловую черту. Видя, что никаких эксцессов нет и новая хозяйка ушла, незаметно исчез и судебный исполнитель, а мы с матерью начали переносить все вещи из одной половины комнаты в другую, искать старые тряпки, плащи, пальто, что там было в сенях ненужного, и этим закрывать вещи от пыли, побелки и опилок, которые сейчас посыпятся в нашей комнате.
Рабочие сменили без истицы свое настроение. Молча помогали всё подпихнуть, минимизировать свое рабочее присутствие, которое разразится вот сейчас. А хозяйка даже предложила переехать на это время к ним в гостиную, где стоял такой купеческий сервант с огромными розами на дверцах и лежали такие блюда-полотенца дореволюционной работы, что я всё время, когда заходил к ним, удивлялся: какие же были люди в своем ремесле хитрованы. Даже непонятно, из чего эти блюда-полотенца под пирог на двенадцать персон сделаны и из какого-такого дерева такие большие розы и чем вырезаны? Вот бы посмотреть и узнать и познакомиться с такими людьми?
Рабочие, наконец добравшиеся до своей работы, оставив за скобками нас и новую хозяйку, привычно и вожделенно начали пилить доски пола по отчеркнутой линии и даже довольно благодушно ответили на наш с матерью вопрос: если вы распилите пол, а за окном снег – мы сможем ночевать в этой комнате или нет? Мать никак не хотел ютиться в гостиной у хозяев.
– Да нет, а чего? Я думаю, мороз небольшой. Семь-десять градусов будет. Стены выдержат.
Мать сказала:
– Ну тогда я ночую здесь.
– Да мы быстро сделаем. Всего два-три дня. Только выйдите, мы стену сломаем, пыли много будет. А дальше – отпилим пол, прокопаем фундамент под стену и её кирпичную, да без двери, поставим максимум за три-четыре дня и уйдем.
– Ну тогда я вообще никуда не пойду, здесь пережду. А ты сядешь на стул и на чемодане сделаешь свои уроки.
Вот как всё было. Рабочие через пять дней ушли. Мать всё вымыла, и я сел за стол. Зачем теперь рассусоливать про чемодан главному инспектору по жилвопросам района? Нескромно как-то.
Глава 16. Человек, который может всё
Оказывается начальство нашего Подгороднего сидит в Кунцево, при заводоуправлении, перед огромной цветочной площадкой из огненно-красных цветов. И каждое перо цветка – как язык пламени.
Нас провели лестницей, вроде дворцовой, с коврами и двухъярусными пролетами в холл, тоже с коврами. Немного подождав, мы прошли в кабинет, который больше напоминал дворцовый зал с огромным окном, открытым на ту самую площадку с цветами, предупредительно политыми утром и сейчас благоухающими на всю приемную.