Отравление в шутку
Шрифт:
Когда я миновал окраины и прямая как стрела дорога устремилась в сторону гор, мне пришел в голову повод, по которому судья Куэйл мог пригласить меня. В прошлом он неоднократно говорил о книге, которую когда-нибудь намеревался написать. Она должна была стать голосом людей, изображенных на висящих в библиотеке портретах в золотых рамах; стать историей этого края, где молодой Вашингтон сражался в своей первой битве у форта Нисессити [10] и красномундирники [11] похоронили Брэддока [12]
10
3 июля 1754 г. Джордж Вашингтон (тогда подполковник) сдался французам, осаждавшим форт Нисессити в Пенсильвании.
11
Английские войска носили красные мундиры.
12
Брэддок, Эдуард (1695–1755) — британский генерал в Америке, погиб в битве с французами и союзными им индейскими племенами.
13
Форт Редстоун — форт в Пенсильвании, построенный в 1759 г. и выдержавший ряд атак индейцев.
Железные ворота дома Куэйлов были распахнуты. Дом выглядел массивным и причудливым, как и ранее, но было заметно, что теперь он нуждается в краске. Вокруг ощущалась атмосфера запустения. Башни казались черными монстрами на фоне звездного неба. Лужайки стали неухоженными. От высохшего бассейна исходил болотистый запах. Гравиевая подъездная аллея, где я припарковал машину, была ярко освещена. На пыльном полу веранды еще оставались полосы в тех местах, где летом стояла мебель. Я вошел в столь же пыльную прихожую и постучал в стеклянные двери, состоящие из красно-белых квадратиков.
В женщине, впустившей меня, я с трудом узнал Мэри Куэйл. Старшая дочь судьи была прирожденной старой девой, хотя завивала гладкие черные волосы и не без щеголеватости носила новые платья. Она лишь слегка приоткрыла дверь и испуганно осведомилась, кто там. Только когда я назвал свое имя, она узнала меня и втянула в плечи неимоверно длинную шею.
— Джефф! Джефф Марл! — воскликнула Мэри. — Господи, как же ты изменился! Я не знала, что ты здесь. Входи!
Она шагнула назад в холл, приглаживая юбку. Лицо Мэри изрядно портили тяжелые веки и горбатый нос. Я заметил, что ее губы стали совсем тонкими, а смуглая кожа — сухой и натянутой, что присуще девственницам не первой молодости. Она сделала несколько быстрых попыток улыбнуться, которые, впрочем, потерпели неудачу. При этом шея снова вытянулась, что, как я видел раньше, сопровождало любые ее усилия. Мэри недавно плакала — слабо освещенный холл не мог скрыть покрасневшие глаза и черные впадины под ними.
— Твой отец пригласил меня, — объяснил я.
— В самом деле? Входи же, Джефф! — повторила Мэри, хотя я уже вошел. Она суетливо поправляла волосы, явно стесняясь опухших век, и старалась говорить лукавым тоном. — Надо же — увидеть тебя снова! Позволь взять у тебя пальто… Знаешь, мы только вчера вечером говорили о тебе и этих делах об убийстве…
Мэри оборвала фразу. При слове «убийство» ее лицо стало испуганным. Она задумчиво посмотрела на меня и быстро добавила:
— Пожалуйста, входи! Я знаю, что папа будет рад тебя видеть. Прости, что я такая расстроенная. Мама заболела, и у нас суматоха…
Я
— Может быть, в другой раз…
— Что ты, Джефф! Папа никогда мне не простит… — Ей в голову пришла новая мысль, и она облегченно вздохнула. — Знаю! Это из-за книги, не так ли? Ну конечно!
Очевидно, моя теория была правильной. Все еще поправляя волосы и улыбаясь, Мэри направилась через холл. На стойке лестничных перил горела лампа, при свете которой на стенах тускло поблескивали золотые рамы. Дверь библиотеки, как и прочие в доме, была коричневой, с белой фарфоровой ручкой.
Не знаю, какой мотив — вероятно, какой-то смутный импульс из прошлого, ибо поступок был непроизвольным, — побудил меня сделать то, что я сделал тогда. С потоком воспоминаний мне пришел на ум сигнал, которым пользовались Том Куэйл и я. Когда мы хотели повидать судью по какому-то поводу, а он был занят в библиотеке, мы всегда стучали особым образом — два медленных стука и три быстрых. Улыбнувшись Мэри, я именно в такой последовательности постучал в дверь библиотеки…
Спустя секунду это показалось мне глупой выходкой. Но меня удивило странное выражение лица Мэри. Стук громко прозвучал в пустом холле. За дверью послышались скрежет отодвигаемого кресла и скрип пружин, а потом шипение, словно кто-то с шумом втянул в себя воздух.
— Кто там? — осведомился голос.
Я открыл дверь. На лице судьи Куэйла играли красноватые отблески пламени; вокруг глаз белели круги. Белые пальцы его руки свисали с каминной полки, слегка подергиваясь. Рядом с ним, в углу, я увидел пыльную мраморную статую, которая, казалось, уставилась на меня пустыми глазами поверх его плеча.
Первыми словами судьи были:
— Никогда не стучите так, слышите?
Глава 2
ЗАПЕЧАТАННОЕ БРЕНДИ
Это было моей первой ошибкой. Даже когда судья успокоился и приветствовал меня с прежней сдержанной любезностью, я знал, что он испытывает в отношении меня какие-то подозрения. Это еще сильнее затрудняло установление контакта с ним. Мы оба бормотали банальности, а потом, по какому-то дьявольскому нагромождению неудачных обстоятельств, я сделал замечание насчет статуи…
Послышался сухой звук, когда судья потер руки. Отвернувшись от огня, он посмотрел на меня. Казалось, ему трудно было долго удерживать взгляд на чем-либо. Я обратил внимание, что его ботинки сильно поношены, а пузыри на их коже свидетельствовали о распухших больших пальцах.
— Пожалуйста, простите меня, — заговорил судья; его интонация отразила жалкое подобие былой властной манеры. — Нельзя так легко выходить из себя. Но в эти дни я много времени провожу в одиночестве… — Торчащие вперед зубы мелькнули, приоткрывшись в слабой улыбке. — Боюсь, я оказал вам не слишком хороший прием. Примите мои извинения.
— Не за что извиняться, сэр, — отозвался я. — Мне вовсе не следовало приходить. Мэри сообщила, что миссис Куэйл больна…
Судья нахмурился:
— Ничего серьезного. Сейчас у нее врач. — Он снова потер руки и задумчиво добавил: — Фактически ей не по себе уже некоторое время. Хорошо, что в доме доктор Туиллс.
— Туиллс?
— Мой зять, — объяснил судья, вновь устремив на меня взгляд. — Он женился на Клариссе.
Итак, Кларисса, признанная красавица семьи, была замужем… Мне не довелось быть с ней близко знакомым — она всегда держалась отчужденно и сдержанно, как принцесса, за исключением кратких вспышек недовольства, искажавших ее гладкое лицо. Я помнил ее в театральных позах, с румянцем на скулах и блеском в глазах Мадонны. В ответ на мои невнятные поздравления судья сделал небрежный жест, словно отмахиваясь от этого события.