Отравленная сталь
Шрифт:
Костя перевел глаза на Марину.
– Как он? – Костя покосился в сторону ванной.
– Держится.
– Я скоро на дачу собираюсь. Давай возьму его к себе. Там природа. Перемена места. Как думаешь?
– Ты предложи. Я думаю, ему это только на пользу пойдет. Пусть отвлечется.
– Аминь, – сказал Костя.
– Вы чего тут? – спросил Артур, возвращаясь в кухню.
– Ничего, – сказала Марина. – Садись… Костя, налей еще. Что-то вы совсем у меня не пьете и не едите!
Когда стало темнеть, Костя засобирался домой.
Большой лапой весна нежно сжимала сердце. Подсиненный вечерней ясностью воздух слегка пружинил. Его подгонял легкий, мятно-прохладный ветерок. Можно расстегнуть куртку, сунуть руки в карманы и идти себе навстречу закату. Идти, развернув плечи, приподняв подбородок, ловя отблески розового света в разрезе между домами.
При Сталине по этой улице ходил трамвай. Костя это помнил, а Артуру достались только остатки трамвайных путей вместе с выстланной булыжником мостовой. При Хрущеве мостовую заасфальтировали. При Брежневе построили два высоких дома. Вот они стоят, похожие на два белых паруса. А там, впереди, на пересечении улицы с Садовым кольцом стоял кинотеатр «Спартак». Он находился на втором этаже двухэтажного здания, а на первом был большой магазин. Здание сломали. И еще несколько домиков пошло на слом, в них тоже были магазины – молочный, часовой, галантерейный. На этом месте поставили большой кинотеатр «Новороссийск». Он должен был напоминать о местах, где воевал Брежнев. Перед входом в кинотеатр установили тяжелый чугунный якорь.
Ничего не построили при Горбачеве, ничего при Ельцине, только стали менять названия магазинов. Что за время?!
– Смутное время, – сказал Артур.
– Да, – сказал Костя.
Они помолчали. Ветер на Садовом кольце вовсю фрондировал, ходил колесом, как акробат на арене. На перекрестке автомобили танцевали свою кадриль. Они лишь изредка нарушали движения танца и убегали налево к Курскому вокзалу. Маэстро-светофоры в сиреневых сумерках светили особенно ярко.
Большой кинотеатр – это хорошо, но все-таки жаль было маленьких магазинчиков.
– Я, – сказал Костя и кашлянул, – я, когда ушла Ирина, почувствовал себя каким-то инвалидом, будто потерял ногу или правую руку, не мог приноровиться, как жить дальше.
– Да, – сказал Артур, – что-то похожее действительно есть.
– Фантомные боли остаются на всю жизнь, – сказал Костя.
– Сейчас – просто рана, – сказал Артур.
– Да, – сказал Костя. – А что, обратно не приставишь?
– Кажется, она нашла другого.
– Не ревнуешь.
– Нет, что ты! Сожаление. Оно все выжигает.
– Да. Сожаление выжигает все иные чувства. Ты прав, – Костя опустил голову.
Теперь они шли по левой стороне улицы.
– Сколько это может продолжаться? – спросил Артур.
– Что?
– Боль.
– Боль? У меня она была долго. Очень долго. – Костя шагал, глядя на свои ботинки.
– Сколько?
Костя выпрямился.
– Сколько, сколько?! Шесть лет постоянного
Артур вздохнул.
– Живи так, как будто тебе в следующий час отправляться в путь. И отправляйся. Не отказывайся. Откликайся на призывы. Вот твое лекарство, Артур.
Костя похлопал его по плечу.
– Со временем все будет выглядеть в ином свете. И этот свет будет настоящим, потому что сейчас он во многом, поверь, выдуман тобой. Слишком много тебя для объективности.
– Понятно! – сказал Артур уныло.
И все-таки, когда такое случается не у тебя одного, когда люди прошли через это и победили боль и бессилие, становится легче на душе и появляется надежда излечиться.
– Понятно? Чего тебе понятно? – весело сказал Костя. – Ничего тебе не понятно. Слушай сюда! Мы с тобой скоро поедем жить ко мне на дачу. Тебе ведь там всегда нравилось. Подальше от этого шумного города. Весна, брат, на носу! Все цветет и благоухает! А? Как тебе?
– Ну, в принципе неплохо, – стал поддаваться Артур.
– Неплохо?! Прекрасно! В путь, Артур, в путь! Возьмите нас с собой, туристы! Отказы не принимаются.
– Пожалуй, не откажусь, – согласился Артур. – Когда стартуем?
– Скоро. Вот с погодой разберемся, и – вперед.
Они миновали гостиницу «Урал».
– Послушай, Костя.
– Да?!
– А сейчас? Уже ничего?
– Сейчас? – Костя с силой потянул носом воздух. – Нормально, Артур! Нормально! Как говорится, все забыто и пропито! Жизнь прошла, как прошли Азорские острова!
– Хм! Онегин жил анахоретом?
– Точно! А что делать? Каждый проживает свою жизнь.
Артур помолчал, затем тоже выпрямился и тоже потянул носом воздух.
– Весна-а! – мечтательно зафиксировал он очевидный факт. – Эх, значит, едем на дачу?!
Костя взглянул на него.
– Вот это – другое дело! – сказал он. – Вот так, как говорится, будет – типично!
Они свернули к Чистым прудам, где еще не растаял снег.
Проводив Костю, Артур не торопясь шел обратно. Стемнело, и фонари цепочками уходили вдаль. Цепочка белых, цепочка желтых. Холодно-огненные, как белые и желтые хризантемы. Ветер ласковым котом шутливо тыкался лбом в затылок.
«Все образуется, – успокаивал себя Артур. – Когда-нибудь все образуется. В жизни каждая фраза кончается многоточием. Но это не смертельно. Только смерть ставит точку. Все может вернуться, все можно исправить, а если не сложится – значит, так тому и быть…
А может, и смерть не ставит точку? Не знаю. Я бы предпочел ясность. Лучше бы уж ставила. Вот эта неопределенность – хуже всего! В жизни – неопределенность, и на тебе – в смерти тоже неопределенность! Что там, за гранью? Зеленая страна вечной охоты или темные казематы? Прозрачные родники и вечное лето или дикая теснота напуганных и агрессивных душ?