Отравленные клятвы

Джеймс М. Р.

Я собираюсь кончить. Мне с трудом удается не произнести это вслух, сдерживая стоны, когда я чувствую нарастающий оргазм, и я знаю, что собираюсь кончить прямо на его пальцы. Я ничего не могу с этим поделать. Кажется, он точно знает, где потереть, надавить, погладить, чтобы меня затопило удовольствие, каждый дюйм моей кожи покалывает от этого, и я чувствую, как сжимаюсь, желая наполниться. Я хочу его член, и я так сильно ненавижу себя за это.

Я чувствую, как разматывается этот тугой узел удовольствия, чувствую, как мои ногти царапают деревянный пол. Я смутно осознаю, стараясь не кричать от удовольствия, что он другой рукой расстегивает молнию. Я каждый раз поражаюсь тому, насколько огромен

его член. Я все еще содрогаюсь от своего оргазма, когда его другая рука стаскивает мои джинсы вниз, достаточно далеко, чтобы он мог проникнуть между моих бедер. Мне приходится сдержать еще один крик, когда набухшая головка его члена упирается в мой вход.

— Боже, ты такая чертовски тугая, — выдыхает он, прижимаясь ко мне, пока его бедра толкаются вперед. Это всего лишь первый дюйм, но растяжка обжигает жгучей болью, которая почти сразу превращается в удовольствие, как в первую ночь заново. Сколько времени это займет, прежде чем мне перестанет казаться, что я каждый гребаный раз теряю девственность? Я практически теку, а его все еще почти слишком много.

Я поднимаю руку, намереваясь попытаться оттолкнуть его, но вместо этого хватаю его за плечи, впиваясь ногтями в шерсть его свитера, когда его бедра снова качаются вперед, толкая в меня еще больше своего невероятно толстого члена. Это так приятно, я бы хотела, чтобы это было не так хорошо. Это может вызвать привыкание, то, как он толкается, наполняя меня, прижимая к деревянному полу. Это ощущается лучше, чем в постели, лучше, чем в бассейне, что-то грубое и безумное в том, чтобы трахаться в лесу в охотничьем стойбище, где любой проходящий мимо может услышать, если бы слушал достаточно долго.

Кажется, что промолчать почти невозможно. Я знаю, что он пытается заставить меня кричать с каждым сильным толчком. Его рука скользит под мой свитер, под мой лифчик, его ладонь накрывает мою грудь, так что она трется о мой сосок с каждым движением его бедер, пока не возникает ощущение, что между моим твердым соском и твердым скольжением его члена проходит прямая линия трепещущего удовольствия.

Он собирается заставить меня кончить снова. Выхода из этого нет. Это слишком приятно, его распухшая головка трется о точку глубоко внутри меня, о существовании которой я даже не подозревала, снова и снова, пока давление не нарастает, и мне кажется, что она вот-вот лопнет.

Мои ногти впиваются в шерсть его свитера, сквозь ткань впиваются в его кожу. Я слышу, как он стонет, чувствую, как он содрогается рядом со мной, и у меня появляется какая-то безумная надежда, что он может кончить первым, что этого может быть достаточно, чтобы сделать это быстро, хотя я знаю, что это оставит во мне боль и неудовлетворенность.

Я должна была знать лучше. Он входит в меня так глубоко, как только может, прижимаясь ко мне бедрами так, что каждое движение прижимает его к моему клитору, его член заполняет меня, и я не могу остановить нахлынувшее наслаждение, воспламеняющее каждый нерв в моем теле, когда я разрываюсь по швам.

Я громко стону. Я ничего не могу с собой поделать. Из меня вырывается звук, крик удовольствия, когда я кончаю на его член, сжимаюсь вокруг него, и он следом издает стон удовольствия и толкается еще раз, и я чувствую, как жар его спермы наполняет меня, когда он прижимает меня к деревянному полу, и мы кончаем вместе.

Блядь. Дрожь пробегает по мне от осознания. Это кажется ужасно интимным, и внезапно мне ничего так не хочется, как выбраться из-под него, подальше от него, стереть ощущение его прикосновений со своего тела. Слишком близко. Сегодня все было слишком близко. Шутки, игра в снежки, этот… Николай, тот, кого я здесь не узнаю, и он, кажется, опасно близок к тому, чтобы стать тем, кто мне

мог бы понравиться.

Мне не может нравиться кто-то, кто не позволяет мне делать мой собственный выбор.

Мысль о том, что я, возможно, теряю из виду ситуацию, в которой нахожусь, невольно попадаю во что-то с ним, повергает меня в панику. Я толкаю его в грудь, желая, чтобы он отстранился от меня, и, к моему удивлению, он встает, подтягивая джинсы одной рукой, пока я влезаю обратно в свои.

— Это все? — Огрызаюсь я, внезапно очень сильно желая разозлиться на него. Это похоже на разрядку другого рода. — Ты просто привез меня сюда, чтобы найти новое место, чтобы трахнуть меня?

Николай смеется, и это бесит меня еще больше.

— Нет, малышка, — говорит он мне. — Я привел тебя сюда именно для того, что и говорил. Если ты хочешь думать иначе, это твое дело. — Он качает головой, и я снова вижу, как на его лице пляшет веселье. — Придумывай все безумные сценарии, которые тебе нравятся, зайчонок. Это всего лишь обычная поездка в лес.

— Я не вижу, чтобы происходила какая-либо охота.

— Ну, сначала я должен был убедиться, что ты удовлетворена. Не мог допустить, чтобы ты пыхтела мне в ухо, пока я пытаюсь прицелиться, находясь в таком близком расстоянии. — Он говорит эту чушь, и я знаю, что он точно знает, как сильно бесит меня каждым своим словом.

— Ты, блядь…

— Продолжай, зайчонок, — говорит он легким тоном. — Мне нравится, когда ты дерзкая. Возбуди меня еще раз, и мы, возможно, снова окажемся на полу.

Я бросаю на него сердитый взгляд, но больше ничего не говорю. Через мгновение он пожимает плечами и поднимает винтовку, отыскивая место у маленького квадратного окошка сбоку от стойки с деревьями.

— Молчи, — говорит он низким голосом. — И дотронься до меня, если увидишь там что-нибудь.

На маленьком пространстве воцаряется тишина, и обычно я была бы благодарна за это, но прямо сейчас я бы отдала все, чтобы заглушить свои скачущие мысли. В моей голове все перепуталось, паутина замешательства из-за того, как приятно трахаться с ним, насколько он изменился здесь, теория, которая у меня была, была настолько неверной, и план, который я начала предварительно формировать, когда поняла, что мы забираем оружие глубоко в лес.

Это мой шанс сбежать. Я не знаю, как именно, по крайней мере, я не знаю, как после того, как я прошла мимо Николая. Однажды я уже убежала в лес и узнала из первых рук, как трудно будет найти выход. Сбежать. Но я не могу просто так это оставить. Я не могу просто сдаться и позволить посадить себя в клетку. Кто-нибудь скоро будет искать меня, если я добьюсь успеха, а у меня нет ни документов, ни денег, ни чего-либо еще. Если я вернусь в хижину, я могу найти немного денег в вещах Николая. Мне почти наверняка придется рискнуть. Но без удостоверения личности я никуда не смогу купить билет. Ни на самолет, ни на поезд, ни на что другое. Я не смогу даже арендовать автомобиль.

Я разберусь с этим, тихо говорю я себе, сидя там и наблюдая за снежным простором за нами с Николаем. Моя винтовка рядом, в пределах досягаемости, и я нервно дышу, ожидая момента, когда Николай наконец увидит оленя, медленно бредущего по снегу. Что-то сжимается у меня в груди. Это выглядит так невинно, так мирно. Оно ничего не сделал, чтобы заслужить это. На него охотятся, и он даже не знает об этом.

Я хочу схватить Николая за руку и сказать ему остановиться. Но мне нужно, чтобы он отвлекся. Мне нужно убежать больше, чем оленю. Поэтому я не двигаюсь. Я не говорю. Я ничего не предпринимаю, пока не вижу, как его палец нажимает на спусковой крючок, раздается эхо выстрела, и я понятия не имею, выстрелил он или нет, потому что я уже хватаюсь за свой собственную винтовку.