Отравленные клятвы
Шрифт:
Мои руки приятно холодит, кажа дивана. Я лежу, уставившись в потолок, на железную люстру, висящую справа от меня. В стиле пентхауса Николая есть определенная деревенская стилистика, которая отражает интерьер коттеджа, и я понимаю, что это, должно быть, то, что ему нравится. Жесткие края, грубая текстура, смягченная каким-то плюшевым текстилем.
На одной из стен висит картина, в рамке из какого-то черного металла, похожего на скрученное железо, под ней у стены рояль, и я готова блядь поспорить, что Николай не умеет играть. Картина акварельная, все коричневое, зеленое и белое, и
О чем, черт возьми, я вообще думаю? У меня такое чувство, что я схожу с ума. Менее часа назад я смотрела на мертвое тело, а теперь я думаю об оформлении интерьера. Должно быть, это реакция на травму.
Я не знаю, как долго я лежала, глядя вверх, прежде чем услышала, как открывается дверь. Я мгновенно села, откидываясь на спинку дивана, но это всего лишь Николай, и при виде его с моих губ срывается нервный всхлип смеха, прежде чем я опускаю лоб на колени и начинаю плакать.
Никогда бы не подумала, что настанет день, когда я почувствую облегчение, увидев, как Николай входит в дверь.
— Лиллиана. — Его голос все еще мягче, чем обычно, когда он подходит, чтобы сесть рядом со мной. Он протягивает руку, касаясь моего бедра, и я вздрагиваю в ответ. Я ничего не могу с этим поделать. — Лиллиана, все в порядке. Ты здесь в безопасности, пока остаешься внутри.
— Откуда ты знаешь? — Я вытираю лицо, смахивая слезы. Такое чувство, что на меня все обрушивается одновременно, и мне хочется свернуться в клубок и рыдать, пока все не закончится. Но я не могу сделать это перед ним.
Не в первый раз я желаю, чтобы он ушел.
— У меня достаточно хорошая охрана, чтобы сюда никто не смог проникнуть. — Его рука все еще лежит на моем бедре, но впервые я чувствую, что это из чувства комфорта, а не похоти. — У меня также есть еще чертова армия, которая будет держать это место под замком, пока я не вернусь… пока я не разберусь, что происходит.
— Думаешь это действительно принесет какую-нибудь гребаную пользу? — Я непонимающе смотрю на него. — В особняке тоже была охрана. В чем разница?
Губы Николая подергиваются.
— Мой отец был высокомерным, — просто говорит он. — Он обеспечил себе меньше безопасности, чем следовало, и у меня такое чувство, что тот, кто это сделал, достаточно часто бывал в его компании, чтобы распознать в этом закономерность. Я веду себя по-другому.
— Почему ты так заботишься о моей безопасности? — Я снова шмыгаю носом, потирая лицо руками. — Какая, блядь, разница? Твоя сестра исчезла. Почему ты вообще все еще здесь?
Николай смотрит на меня, медленно выдыхая. Я не могу прочитать выражение его лица, но на этот раз я верю в искренность его слов, когда он говорит.
—
Он встает одним плавным движением.
— Я собираюсь разобраться с этим, зайчонок. Оставайся здесь, пока я не вернусь. Держи свой телефон рядом с собой. Ни в коем случае не покидай квартиру, ты поняла?
На последнем слове его голос твердеет, и я киваю. Идея сражаться с ним ради этого кажется глупой и далекой сейчас, после того, что произошло сегодня.
— Я останусь внутри, — говорю я тихим голосом, и он кивает.
— Хорошая девочка. — Он наклоняется, проводит рукой по моим волосам и целует меня в макушку. Это такой безобидный жест, что мои глаза снова наполняются слезами, и я удивляюсь, когда он не пытается поцеловать меня в губы. Он мог бы… я застыла, ожидая этого, совершенно сбитая с толку тем, что на этот раз я чувствую себя в безопасности с ним. Что я не хочу, чтобы он уходил. У меня никогда не было к нему такого чувства, и ирония этого не ускользает от меня. Но вместо этого он бросает на меня еще один взгляд, затем отворачивается и шагает обратно к входной двери.
***
В итоге я засыпаю на диване. Я не знаю, как долго я лежала и плакала, прежде чем заснуть. К тому времени, как я это делаю, у меня саднит в горле, лицо опухло, все тело ноет от напряжения, которое часами не отпускало мои мышцы. Я засыпаю от полного изнеможения, погружаясь в самый глубокий сон, который, я думаю, у меня когда-либо был, который не был настоящей бессознательностью.
Меня выводит из задумчивости звук, похожий на выстрел.
Я резко выпрямляюсь, вцепляясь руками в кожаную обивку дивана, и только по звуку шагов, быстро приближающихся ко мне по деревянному полу, я понимаю, что, по-моему, это хлопнула дверь. В руке тени, идущей в мою сторону, нет оружия.
— Вставай, зайчонок.
Его голос не похож ни на что, что я слышала от него раньше. Мрачнее, злее, наполненный ядом, который пробирает меня до костей ужасом еще до того, как я полностью осознаю, что происходит. Я открываю свои слипающиеся глаза и вижу Николая, нависающего надо мной, силуэт на фоне городских огней, струящихся через окна, его лицо — жесткая маска гнева, когда он наклоняется вперед и запускает руку в мои волосы.
Это волк, думаю я, когда он поднимает меня с дивана за волосы. Это монстр Братвы. Дьявол Василев. И теперь он по какой-то причине пришел за мной.
— Николай… — Я не могу заставить себя чувствовать какой-либо стыд за то, как я плачу, произнося его имя. Я никогда так не боялась. Мужчина, держащийся за меня, не чувствует, не выглядит и не говорит, как мой муж. Та версия Николая, которую я знаю, была достаточно пугающей. Но я думаю, что именно эту версию видят его враги… последнее, что они видят. И каждая частичка меня замирает от страха, когда он поднимает меня на ноги.
— За этим стоит твой отец. — Его голос убийственно тих. Он протягивает другую руку, и я вижу в тусклом свете, что она покрыта пятнами крови. Когда он тащит меня к окну, освещая нас обоих светом, я вижу, что повсюду кровь. На его лице, горле, одежде. Он забрызган насилием.