Отражение
Шрифт:
Малик поднял голову и увидел трупы. Сотни и сотни их, разной степени сохранности, гроздьями свисали со сводчатого потолка. Ноги их крепко связаны верёвками и примотаны к железным крючьям, вмурованным в огромную деревянную двенадцатиконечную звезду.
— Они же… живы, — сказал себе Малик. — Они двигаются!
Кто-то шевелился сильнее, пытаясь освободиться, кто-то еле заметно, будто ворочался в своём странном сне вниз головой. Все лица были обращены вниз, все рты открыты, и из них, будто песок из расселины в скале, струилась вода.
Там, глубоко под водой,
Малику показалось, что комната вращается. «Голова кружится…», — решил он, и только потом понял, что это ноги несут его вверх, по спиральной лестнице, бегущей вдоль стен к потолку. Прямо туда, где ждут двое в чёрных геллабах с верёвками наготове.
— Ступай осторожнее, — крикнул Данияр, кивнув на то, что лежало под водой. Малику показалось, что восторженное ожидание в глазах людей за спиной старейшины находило отклик на поверхности озера алыми и жёлтыми искрами. — Машина очень хрупкая. Мы убрали отсюда всё лишнее, укрепили ступени, но, как говорили славные наши предки, мысль бывает тяжелее камня.
Из ниш в стенах на него смотрели черепа. Под каждым выбито имя и дата — целая плеяда дат, одна за другой. 718, 801, 816, 825… Где-то имена заменяло гордое: «Древний воин», и ниже: «Да славится в веках твоя жертва для Города». Это те, кто окончательно опустошил себя. Дважды умершие. Малик мог коснуться каждого и удостовериться, что в них больше нет жизни. Даже такой куцей, как в нём.
Он вновь посмотрел наверх. Палачи не выглядели угрожающе. Просто ждали, пока он сам поднимется и даст себя подвесить. Один, юноша лет семнадцати, смотрел на Малика почти с благоговением. И Малик ясно увидел, как зрачки юноши расширились, когда он замедлил шаг, а потом остановился.
Что-то меж рёбрами не давало ему стать частью машины скелетов, как добрая тысяча сородичей. Будто сжимало и разжимало сердце, которое давно уже превратилось в высохшую инжирную семечку.
«…именно поэтому серный человек, что выпустил мне кишки, убил себя рядом с моим трупом, — подумал Малик. — Я сражался как пантера, и он знал, что другого такого противника не найдёт». Люди серы живут не для того, чтобы побеждать. Потому и победить их никто не может.
Они живут, чтобы сражаться.
* * *
Малик повернул назад. Спустившись, он увидел общее, большое, как грозовое облако, потрясение на лицах. Пышнотелый торговец луковицами держался за сердце. Два старика, сидящих у стены, пытались выяснить друг у друга и у окружающих их людей, что всё-таки происходит. Фальшивое спокойствие на лице Данияра лопнуло, как болячка под напором свежей крови.
— Ты вернулся, древний воин, — сказал он.
— Я не уходил.
— Ты повернулся спиной к машине скелетов, — он явно
Обернувшись, Малик обнаружил, что палачи уже внизу. В их глазах плескался страх, а руки лежали на рукоятях ножей.
— Эта машина чудовищна, — сказал Малик. — Она вытягивает сущность из мертвецов.
— Их сущность дарует жизнь другим людям, — сказал Данияр, чувствуя необходимость защищаться. — Сотням и сотням людей. Если бы не она, и если бы не такие, как ты, древний воин, здесь не было бы города-сада, а народ, что счастливо живёт в нём, давно бы сгинул в пустоши.
Данияр посмотрел прямо в глаза Малику.
— Твои собратья сами пришли сюда. Все через южные ворота, все как один. И стать мне на этом месте камнем, если хоть кому-то в спину смотрели острия копий. Они чуют машину, они хотят стать её частью. И я не понимаю, почему…
— Не могут сопротивляться. Там, под водой… этот предмет… откуда он взялся? На него можно смотреть бесконечно, как на уголь, что во славу перевитой стали приближается к твоим глазам. Но глаза рано или поздно лопнут.
Данияр облизал губы.
— Согласно книге легенд, это дар Властелина руин. Некий пастушок встретил его однажды на холме, куда в отчаянии привёл своё стадо, чтобы оно пожевало хотя бы жухлую колючую траву. Властелин спросил пастушка: «Где руины твоего народа?», и пастушок ответил: «У моего народа нет руин». Тогда Властелин руин показал дорогу к этим, сказав, что остатки древнего воинства придут, чтобы охранять наш народ от голода и жажды. Машина всегда была здесь. А через несколько дней появился первый древний воин. Он спустился вниз, в этот котлован, который тогда был сух, как нутро сизого червя, и окропил его водой. Мы чтим твоих собратьев. Если бы не они, мы все были бы пылью. Расставшись со своим естеством, каждый обретает вечный почёт и славу.
Данияр провёл рукой, показывая на стены, откуда из многочисленных ниш смотрели черепа. Многочисленные мешочки на его поясе качнулись.
Малик сделал несколько шагов к краю озера, выложенному пёстрым камнем. По нескольким стокам, заросшим густым зелёным мхом, вода поставлялась в город. Зов машины всё ещё был силён, пляска отражений в заполненном водой котловане всё ещё манила… но Малик больше не боялся в ней утонуть.
— Её нужно остановить. Я чувствую, как кричат мои братья. Они пришли сюда не по своей воле и не в силах сопротивляться.
— На тебя машина действует не так сильно, — покачал головой старейшина. Его подбородок дрожал. — Удивительно. За несколько веков такого не случалось ни разу. Наверное, ты и правда могуч.
Малик знал, в чём дело. Их кровь перемешалась тогда, бледная и яркая, кровь слуг кованого сапога и обитателей тлеющих озёр. Человек серы вырезал себе глаза и поместил их меж рёбрами Малика. Эти глаза видят искры, они способны отличить настоящий свет от фальшивого. Здесь, везде вокруг, фальшивый свет. В этом не приходилось сомневаться.