Отражение
Шрифт:
Добавил сюда выигранное на пари, а я заключал их немало — какая лошадь придет первой, на каких местах окажутся другие. Получилось, что честная езда принесла мне больше денег, чем падение с Рассвета. — Он замолчал, ожидая ответа, но я, переняв от него его манеру, ответил лишь взглядом. — Я давно понял, что жульничать на скачках вас больше не уговоришь. Вы стали другим человеком — старше, сильнее. Если вы и дальше собираетесь работать на мою конюшню, можете быть спокойны, я не стану просить вас проигрывать. — Ну как, — спросил он после паузы, — вы это хотели от меня услышать?
Я
Да, — ответил я, не повернув головы. Знаете, — начал Виктор немного погодя. — Джордж никогда не требовал денег… Вместо этого… Он просил сделать взнос в Фонд помощи жокеям-инвалидам. Вам все известно, правда? Деньги Джорджа не интересовали. Прижать к ногтю, сорвать преступные планы — другое дело. И многих он обрабатывал таким образом? — спросил Виктор Бриггс. Я знаю семерых. Возможно, восьмерых — спросите букмекера.
Виктор был поражен.
Джордж ставил жертву на колени и наслаждался этим. Но жесток не был ни с кем. И если ему
доводилось поймать человека на злоупотреблении, он расправлялся с ним со вкусом. Перед. каждым был выбор — разоблачение или поступай, как того хочет Джордж. А Джордж хотел… нарушить преступный ход событий. Хотел, чтобы Айвор ден Релган перестал рваться к власти. Хотел, чтобы Дана
отказалась от наркотиков. И многое другое…
Например, вовремя остановить меня… чтобы меня не исключили из клуба, — продолжил Виктор Бриггс. — Вы, разумеется, правы. Когда Джордж позвонил мне, я ожидал прямого шантажа. А он сказал: все, что от меня требуется, это вести себя достойно. Так и сказал. «Не шали, Виктор, и все будет в порядке». Назвал меня по имени, хотя я не был
с ним знаком. Знал, кто он, конечно, но не более
того. «Виктор, — сказал он, как будто я был его любимой комнатной собачкой, — будь пай-мальчиком, Виктор, и ничего не бойся. Но если я заподозрю неладное, я буду преследовать Филипа Нора с телеобъективом до тех пор, пока не поймаю с поличным, и тогда, Виктор, вы и дня не продержитесь в „Жокей-клубе“».
Как хорошо вы все помните. А ведь прошло столько лет. Я ждал звонка и записал наш разговор на магнитофон, надеясь впоследствии уличить Джорджа в шантаже. А он вместо этого прочитал мне мораль и предложил пожертвовать тысячу фунтов в Фонд помощи жокеям-инвалидам. А что' было дальше? Неужели этим все и кончилось? Нет. С тех пор Джордж всегда подмигивал мне на скачках.
Я рассмеялся.
Да, действительно, очень смешно, — согласился он. — Это все, что вы хотели узнать? Не совсем. Вы могли бы мне помочь в одном деле. Для меня это очень важно. Чем же? Расскажите о связях Даны с поставщиками наркотиков. Глупая девчонка. Я ее предупреждал — она не хочет слушать. Захочет, и очень скоро. Ее еще можно спасти. И не только ее. — И я сообщил ему то, что счел нужным. Он выслушал меня внимательно. Когда я закончил, губы его дернулись в подобии улыбки, которую он не мог сдержать. Джордж Миллейс, — сказал Виктор Бриггс, — мальчишка в сравнении с вами.
Потом Виктор уехал, а я пешком через Даунс вернулся в Ламбурн.
Странный
он сделал это не из-за письма, во всяком случае, не только из-за него.
По лысым холмам навстречу ветру я шел домой и думал о странных событиях последних недель, но не о Джордже и его минах замедленного действия, а о Джереми и Аманде.
Благодаря настойчивости Джереми я начал искать Аманду, и теперь у меня есть бабушка, дядя, сестра. Я хоть что-то узнал об отце и обрел корни, которых не имел никогда. В мою жизнь вошли люди. Родные. Любящие, удачливые, достойные восхищения? Да так ли это важно? Я не желал подобной связи, но, обретя ее, ощутил непоколебимо и прочно, как камни фундамента.
Я вернулся в дом, где жил когда-то, нашел Саманту, которая помнила меня маленьким, а с ней пришло ощущение продолжения. Обрывки детства сложились в четкую линию и вывели меня к Чарли. Я больше не плыл по течению. Я чувствовал почву под ногами.
С вершины холма был виден мой дом — я дошел до кромки, на которую часто смотрел из окна гостиной. Внизу расстилался Ламбурн. Дом Гарольда, конный двор, длинный ряд коттеджей, мой посередине… Семь лет я прожил в этой деревне, стал частью ее, дышал одним воздухом с ее обитателями. Но душой и умом я уже покидал это место, и близок час, когда я оставлю его навсегда. Мы с Клэр переберемся поближе к ее любимому издательству. Я стану фотографом.
Он уже во мне, мой завтрашний день, я принял его, он ждет. Скоро, очень скоро я шагну навстречу будущему.
Поработаю жокеем до конца сезона, еще пять-шесть месяцев. А в мае или в июне, когда наступит лето, распрощаюсь со скачками. Рано или поздно каждый жокей должен уйти из конного спорта. Надо предупредить Гарольда, чтобы он успел к осени подыскать мне замену. А пока с удовольствием поработаю у него — кто знает, может, выиграю скачки в Эйнтри, это мой последний шанс. Все может быть. У меня еще есть силы и воля к победе. Лучше уйти сейчас, пока хочется жить и целы кости.
Не жалея ни о чем, я спустился к подножию холма.
Глава 21
Через два дня приехала поездом Клэр, чтобы отобрать нужные фотографии.
Готовлю портфель, — сказала она. — Теперь я твой агент, дело не ждет. — Я рассмеялся. — Ничего смешного, — обиделась Клэр.
У меня был выходной, и я договорился забрать Джереми из больницы и отвезти домой. Потом позвонил Лансу Киншипу и сказал, что фотографии для него давно готовы, а его что-то не видно, так что могу завезти, если он не против, мне по пути. «Очень мило с вашей стороны», — обрадовался Киншип. Я предложил заехать днем. Он ответил «хорошо», как всегда, поперхнувшись последним «о». «Мне нужно поговорить с вами», — предупредил я Киншипа. «Весь к вашим услугам», — согласился он.