Отражение
Шрифт:
В Семене она вдруг увидела настоящего книжного героя, причем из многих прочитанных ею романов в одном лице. Шеф против него был прагматичным и дотошным работягой. Любой риск он выверял до мельчайших подробностей, чтобы избежать потерь и возможных опасностей, свести их до минимума. Семен же был из тех, кто сначала ныряет в омут, а потом уже думает, как из него выбраться. И, надо сказать, до сих пор у него это неплохо получалось. Он легко вживался в любую ситуацию, мгновенно оценивал обстановку и, балансируя на самом краю пропасти, с помощью звериного чутья первобытного воина, помноженного на незаурядный интеллект, находил единственно верное решение.
Наталье следовало играть против него, а она незаметно для себя стала играть вместе с ним. Она
3
— Не хватало только, чтобы ты влюбилась в моего незабвенного братца! — метал молнии Степан Андреевич.
— Я бы не стала выражаться столь категорично...
— Что ты в нем нашла? Ах да, я и забыл, что он у нас непревзойденный воин, умеющий читать стихи и разбирающийся в философии! Этакая смесь супермена и поэта!
Нет, Степан никоим образом не напоминал ей о том, откуда он ее вытащил, не тыкал своими благодеяниями. Чего уж в нем было больше — тонкого расчета или элементарной воспитанности, замешанной на природном благородстве, которое ему не удалось из себя изжить? Он не попрекал. Он говорил с ней, как говорят о работе, будто бы она нарушила КЗОТ, а он не знает, как поступить: ибо стоит перед выбором наказать или помиловать ценного работника.
Пять минут назад она слила ему всю полученную информацию и попросила отставку хотя бы в отношении Семена Рогозина. А он называл ее дезертиршей и размазней.
Семен уехал на север, и второй Рогозин тут же вызвал ее для отчета. Еще утром она поцеловала на прощание одного, а второй уже через два часа требовал от нее сдать первого со всеми потрохами. Нет, если и была Мата Хари, то она была просто потаскухой. Кроме того, по мнению самой Натальи, ничего особенного она для шефа не узнала. Конечно, она передала суть беседы Семена Андреевича с Ольгой Максимовной Степану, утаив только ее молчаливую часть. Да, Семен Андреевич в этот же день позвонил своему другу Алексею Сергеевичу Павлову, просил поднять все документы, где прослеживался бы интерес к их ферме иностранных фирм. Сказал, что приедет сам, и они вместе прочешут поселок, ферму и все прилегающие к ним территории...
— У него преимущество, — задумался Степан Андреевич, — он может пока еще заниматься этим в открытую. Любого моего парня там вычислят в первую же минуту, ибо там все знают друг друга. И единственный человек, который может стать нашими глазами там — это ты. Но ты решила быть честным и добрым человеком, ты вспомнила о принципах! в наше-то смутное время! Хорошо еще, что тебе не пришло в голову раскрыться перед ним в первый же день! Ох уж мне эти рыцари! У меня тоже есть свои принципы, и если ты не захочешь, давить я на тебя не буду. Ты это прекрасно знаешь, и у меня осталось только одна возможность — просить тебя. Уверяю, я бы плюнул на это дело, в другое время я бы сам тебя за него просватал, хватит ему воевать, но не сейчас. Речь идет уже не только о деле, речь идет уже о моей семье. И, честно говоря, в этой игре я почему-то не доверяю даже дяде Коле, и ты первая, кто об этом слышит.
Потом он рассказал ей о письмах, о том, как пришел из школы Андрейка... Наталья знала Ольгу Максимовну: та часто одевала ее в своих магазинах, выводила в «высший
За два года работы на Степана Рогозина Наталья в первый раз видела его таким взволнованным. Причем он не пытался скрывать этого волнения, даже, можно сказать, своей слабости. И у Наташи не складывалось впечатление, что делает он это играя, дабы любыми способами заставить ее и дальше опекать своего брата.
— Я обещаю тебе твердо: он никогда не узнает об этом нашем разговоре. То, что мы, так или иначе, связаны, скрыть надолго вряд ли получится. Но я не вижу в этом ничего крамольного!
— Кроме того, что я не сказала ему об этом с самого начала... — еще минуту Наташа колебалась. — Но какую я найду причину, чтобы свалиться ему на голову в эту таежную глухомань?
— Вот в этом случае как раз ничего особенного придумывать не надо. Ты такая же романтичная натура, как и он. Он воспримет твое появление, как должное. Вот увидишь, вопросов он задавать не станет, а радоваться будет, как ребенок.
— А Вы умеете так радоваться?
Глава шестая
ЗЕМЛЯ ПАВЛОВА
1
К поселку вела разбитая, построенная еще в начале семидесятых бетонка. Из нее то тут, то там торчала арматура, дорога дыбилась или ныряла на болотах, плиты тонули в песчаной насыпи, но все же — это была дорога. Сотни северных селений не имеют другой связи с Большой землей как вертолет, река и зимник. Да и эту дорогу по приказу Москвы неохотно проложили нефтяники, обустраивавшие поблизости месторождение. Кому-то на партийном Олимпе пришла мысль, что нефти, продаваемой за границу, может сопутствовать не только газ, но и мягкое золото Сибири — меха. Так возник Теулинский зверосовхоз.
Если поселки, ставшие базами нефтяников и геологов, все же успели достаточно развиться, накопить инфраструктуру, то Теулино к началу девяностых превратилось в полуобитаемый остров посреди тайги: несколько облупленных типовых двухэтажных домов по три подъезда в каждом, несколько покосившихся изб, бетонная стометровка вдоль главной улицы, названной традиционно в честь вождя революции, поселковый клуб с кинозалом, в котором не осталось ни одного кресла, да проваленными танцорами и временем полами, опустевшая контора зверосовхоза, начальная школа, на трети окон которой вместо стекол — фанера, а вокруг — непобедимое море грязи, штормящее весной и осенью. Из жителей в поселке остались только коренные, из тех, кто пришел сюда, когда здесь стояли еще остяцкие юрты, дети и внуки спецпереселенцев, да те, кто боялся или не хотел пытать счастья на большой земле. С севера Теулино «омывалось» болотом, что ощетинилось редколесьем, с юга — речушкой Вах, а с запада и востока было зажато хвойными тисками тайги. Бетонка, начинавшаяся на трассе, в Теулино кончалась, дальше на север можно было продвигаться только по зимнику или таежными тропами. По зимнику можно было сократить путь к большим городам, но с тех пор, как не окупавший себя зверосовхоз закрылся, его никто не прокладывал. Бульдозеры и вездеходы, таскавшие за собой тяжелые клинья, в полуразобранном виде гнили в ангарах и под открытым небом на территории автотранспортного предприятия, переданного зверосовхозу. И так было до тех пор, пока не вернулся в родительский дом Алексей Сергеевич Павлов.
Год он потратил на обивание порогов, собирание документов и их оформление, на штурмы банков и поиск специалистов. И случилось невозможное — звероферма Павлова начала работать и даже мало-помалу приносить прибыль. Часть ее, как это водится в российском бизнесе, Леша благополучно утаивал, чтобы хоть как-то развивать производство, достаточно платить работникам и даже ремонтировать заброшенные дома. Постепенно ему стали верить финансисты, да и чиновники не гнушались посетить Теулино, дабы внести его на карту преуспевающих предприятий, а заодно увезти с собой несколько шкурок — «показательных» образцов. В чуткой до денег Москве тоже вспомнили о Теулино и тут же предложили солидный кредит. Павлов не отказался. С тем и попал в долговую кабалу...