Отражения в золотом глазу
Шрифт:
— Конечно, — сказала Алисон. — У меня совершенно вылетело из головы.
— Послушай, — сказала Леонора, и ее свежее розовое лицо неожиданно загорелось. — Я хочу, чтобы ты оценила мою стряпню уже сейчас. Вот как все будет. Все соберутся у стола и будут там угощаться. На столе будут два вирджинских окорока, индейка, цыплята, свинина, поджаренная грудинка, а на гарнир — маринованный лук, маслины и редис. Кроме того, горячий рулет и бутерброды с сыром. В углу — чаша с пуншем, для любителей крепкого в буфете восемь литров кентуккского бурбона, пять — пшеничной водки и пять — шотландского
— И кто же придет? — спросила Алисон, почувствовав легкий приступ тошноты.
— Вся гоп-компания, — с энтузиазмом сообщила Леонора. — Я позвонила всем, начиная с жены Душечки.
«Душечкой» Леонора прозвала командира дивизии и звала его так в лицо. Как и с остальными мужчинами, у нее установились с генералом легкие и нежные отношения, и тот, как и большинство офицеров гарнизона, был готов буквально есть из ее рук. Жена генерала, очень полная медлительная женщина, была чересчур сентиментальной особой и безнадежно отстала от жизни.
— Я пришла узнать, — продолжала Леонора, — поможет ли мне Анаклето с пуншем.
— Он всегда рад помочь вам, — ответила за него Алисон.
Стоявшего в дверях Анаклето эта новость, кажется, не очень обрадовала. Он с упреком глянул на Алисон и отправился вниз узнать о завтраке.
— Сюзи помогают на кухне два ее брата, но, Бог мой, какие они прожорливые! Ничего подобного в жизни не встречала. Мы…
— Кстати, — сказала Алисон, — Сюзи замужем?
— Нет. Она не желает иметь ничего общего с мужчинами. В четырнадцать лет ее изнасиловали, и она до сих пор не может этого забыть. А что?
— Мне показалось, что прошлой ночью кто-то вошел в твой дом через заднюю дверь и вышел на самом рассвете.
— Померещилось! — успокоительно сказала Леонора. Она считала Алисон безумной и не верила даже самым простым ее замечаниям.
— Скорее всего.
Леонора заскучала и захотела домой. Но поскольку она где-то вычитала, что посещение соседей должно длиться не менее часа, она покорно выдерживала срок. Леонора вздохнула и снова изобразила на лице печаль. Когда ее не отвлекали мысли о еде и охоте, она возвращалась к самой подходящей, на ее взгляд, теме для разговора у постели больного — рассказам о собственных болезнях. Как и все глупые люди, Леонора имела склонность к жутким историям, но могла по желанию потворствовать ей или ее пресекать. Репертуар историй ограничивался, в основном, несчастными случаями на охоте.
— Я тебе рассказывала об одной девочке, которая поехала с нами доезжачим на лисицу и сломала себе шею?
— Да, Леонора, — ответила Алисон, с трудом сдерживая раздражение. — Ты мне рассказывала эту историю в мельчайших подробностях уже пять раз.
— Тебя это раздражает?
— Очень.
— Гм, — сказала Леонора. Такой отпор ничуть ее не обескуражил. Она спокойно закурила сигарету. — Конная облава — не единственный способ лисьей охоты. Есть и другие. Послушай, Алисон! — Она подчеркнуто артикулировала звуки и говорила так, словно обращалась к ребенку. — Знаешь, как охотятся на опоссумов?
Алисон кивнула и расправила покрывало.
— Загоняют на дерево.
— Без лошадей, — сказала Леонора. —
— В последний раз хлебнув из фляги около шести часов утра, садились завтракать. Боже мой! Про моего дядю сплетничали, что он — странный человек, но еда у него всегда была превосходная. После охоты нас ждал стол, который ломился от икры, ветчины, цыплят, бутербродов размером с ладонь…
Когда Леонора наконец ушла, Алисон, не зная, что ей делать, смеяться или плакать, сначала разрыдалась, а потом принялась хохотать. В комнату вошел Анаклето и осторожно расправил глубокую впадину в изножье кровати, где сидела Леонора.
— Анаклето, я собираюсь развестись с майором, — вдруг, перестав смеяться, сказала Алисон. — Сегодня вечером скажу ему об этом.
По лицу Анаклето невозможно было понять, удивила его новость или нет. Он немного помолчал, потом спросил:
— Куда мы уедем, мадам Алисон?
В ее уме промелькнули планы, которые она составляла в бессонные ночи — преподавать латынь в колледже, ловить креветок, устроить Анаклето на какую-нибудь работу, а самой заняться шитьем… Но она только сказала:
— Я еще не решила.
— Интересно знать, — задумчиво произнес Анаклето, — как к этому отнесутся Пендертоны.
— Ничего интересного, это не наше дело.
Личико Анаклето потемнело и стало задумчивым. Он стоял, опустив руки на спинку кровати. Алисон поняла, что он хочет еще что-то спросить, и выжидательно смотрела на него. Наконец Анаклето проговорил с надеждой в голосе:
— Как вы полагаете, мы будем жить в гостинице?
Днем капитан Пендертон пришел на конюшню взять лошадей для прогулки. Рядовой Уильямс был еще здесь, хотя освобождался сегодня в четыре часа. Капитан заговорил, не глядя на молодого солдата, и голос его прозвучал пронзительно и высокомерно.
— Седлай Феникса.
Рядовой Уильямс, не шевельнувшись, глянул в побелевшее, напряженное лицо капитана.
— Простите, не понял?
— Феникса, — повторил капитан. — Жеребца госпожи Пендертон.
Распоряжение было необычным. До сих пор капитан Пендертон всего лишь трижды ездил на Фениксе, и каждый раз рядом с ним была жена. Собственной лошади у капитана не было, обычно он ездил на казенных. Ожидая во дворе, капитан нервно подергивал перчатку. Когда Феникса вывели, он высказал свое недовольство: ему не понравилось плоское английское седло госпожи Пендертон, капитан пожелал армейское, маклеланское. После замены седла капитан глянул в круглый лиловый глаз жеребца и увидел в нем отчетливое отражение своего испуганного лица. Пока капитан устраивался в седле, рядовой Уильямс удерживал лошадь. Капитан сидел напряженно, стиснув зубы и отчаянно сжимая лошадь коленями. Солдат стоял спокойно, держа поводья в руке.