Отрекаясь от русского имени. Украинская химера
Шрифт:
Я подошел к нему. Не для того, конечно, чтобы объявить войну. Столкнувшись со столь откровенным проявлением русоненавистнической сущности украинства, я решил выяснить те глубинные источники, которые ее питают, выяснить не на теоретическом уровне, а в непосредственном общении с живым носителем этой идеологии. Хотя украинство этого волонтера от самостийничества, как я догадывался, носило достаточно поверхностный, наносной характер. Косноязычная «мова» его никого не могла ввести в заблуждение: было ясно, как день, что для него она внове и владеет он ею слабо, на уровне начальных классов украинской школы. Вероятно, принялся за ее изучение год, от
Это был представитель того человеческого типа, который народился в Малороссии совсем недавно, буквально, в последние годы и этим-то как раз он и был интересен. Естественно, наш диалог мы начали с укрмовы и мои вопросы стали для него полной неожиданностью.
— Зачем же так напрягаться: ведь твой родной — Русский язык, а не украинский, не правда ли? К чему же тогда этот спектакль? По-моему, гораздо удобнее общаться на родном языке?
На мгновение он оторопел, но быстро нашелся, выпалив:
— Я — украинец! И говорю на своем родном языке — затем горделиво выпрямился и с высокомерным презрением глянул на меня.
Желания церемониться с ним я не испытывал и поэтому сразу уличил его во лжи, сделав грамматический разбор последних укрмовных тирад этого болтуна с указанием многочисленных допущенных ошибок. Я подчеркнуто говорил по-русски, но он понял, что имеет дело с человеком, владеющим и «мовою». Это сбило его с толку. Он все еще не мог определиться: кто же перед ним — «друг» или «враг», а тут, на беду его, вокруг стала собираться публика, почуяв возможность лицезреть если и не конфронтацию, то хотя бы политическую перепалку.
Он заволновался, но апломба не потерял и с той же украиномовной натугой, постепенно распаляясь, стал заученным тоном провозглашать ходячие истины самостийничества: про «трехсотлитне московське панування», «виковичнэ понэволэння та прыгноблэння украинцив», «их жорстоку русификацию», которую он каким-то странным образом увязывал с «голодомором та сталынськымы рэпрэсиямы» и дальше все в том же духе, и точно такая же белиберда. Интересно однако, то, что в длинном списке ценностей, изъятых «москалями» у «украинцев», «мова» занимала бесспорно первое место, намного перевешивая все остальное. О ней-то и был основной плач и она-то с головой выдавала этого «широго украинця», становясь все более бессвязной и маловразумительной, с отступлением не только от литературных, но и общепринятых разговорных форм. Несколько едких замечаний со стороны окружающих о слабой филологической подготовленности окончательно выбили украгигатора из колеи и взвинтили до предела.
Я понял, что самое время обнажить подлинную суть этого этнического мутанта и без обиняков заявил; все его россказни — чистейшая ложь, ибо защищая якобы «прыгноблэну ридну мову», он сам даже не удосужился толком овладеть ею, хотя в последние восемьдесят лет для этого на Украине существовали идеальные условия.
Мой выпад окончательно вывел его из равновесия. Он пришел в бешенство, в глазах его засверкала ненависть. Он, кажется, готов был броситься на меня с кулаками и вдруг — ко всеобщему изумлению — заорал на чистейшем Русском языке:
— Да! Да! Я хотел бы говорить на украинском, но вы, московские колонизаторы, лишили меня всего, даже родного языка! Вы русифицировали украинцев триста лет и они забыли свой родной язык!..
Эта вспышка была столь неожиданной, что все от удивления разинули рты.
Я был доволен. «Эффект радистки Кэт» сработал безотказно. Та, как известно, тоже провалилась на мелочи: числясь стопроцентной
Я, между тем, объяснил ему, что его утверждение — несусветная чушь: нельзя забыть родного языка, того языка, на котором ты говорил со своей матерью И если уж ты в детстве общался с ней на украинском, то лишиться его мог разве что вследствие черепно-мозговой травмы. А вот если ты всегда говорил с родителями по-русски, а теперь в голову тебе пришло (точнее, в нее вбили), что твой родной язык совсем другой, значит, ты попросту предал своих родителей. И родителей твоих родителей, которые тоже ведь говорили по-русски. Никакие «ассимиляции», никакое насилие не способны заставить человека забыть родной язык, если он сам того не захочет.
Никто и никогда не навязывал Малороссии, ныне переименованной в «Украину», Русского языка, ибо испокон веку он был для нее своим, ведь и население ее по национальности всегда являлось Русским. А сегодня, здесь, на центральной площади Киева, «матери городов русских», забывчивый потомок Русских предков, уже в качестве «украинца», с пеной у рта доказывал, что Русский язык его родины — следствие «насильственной русификации», что «кацапское влияние» искоренило «мову» в городах, но в деревне она устояла: в его родном селе, на Сумщине, до сих пор говорят «на чистейшем украинском языке»!..
Я рассмеялся. Вздорность данного тезиса была раскрыта Русскими филологами более ста лет назад и тем не менее он по-прежнему проходит красной нитью через все пропагандистские украинские брошюры: вот, мол, смотрите, сельчане сохранили исконный народный язык «украинцев». Заблуждение, широко распространенное среди наших соотечественников, в общем-то весьма невежественных по части собственной истории. Я, как мог, разъяснил своему оппоненту, что и это его утверждение — всего лишь развесистая «клюква», рассчитанная на олухов, не знающих подлинной истории Малороссии.
Разговорная сельская «мова» исторически сложилась в оккупированной поляками Юго-Западной Руси в XV–XVII вв. Первыми ее вынуждено стали использовать Русские крепостные крестьяне Речи Посполитой. Приспосабливаясь к языку владевшего ими польского пана, они в общении с ним и его польской челядью постепенно перешли на разговорный русско-польский суржик, лишь намного позже получивший громкое название «украинского языка». В Х1Х-ХХ вв. фрондирующие образованцы Малороссии этот суржик усовершенствовали, мутировав в некое подобие литературно-научного языка, и стали писать на нем беллетристические, исторические, а впоследствии и свои квазинаучные произведения. В Советскую эпоху ему был придан статус «дэржавнои мовы» на территории УССР, но искусственное его распространение в силу естественного неприятия со стороны населения очень скоро было ограничено официальной документацией да творчеством украиномовных писателей, издававшихся за государственный кошт и никогда не читавшихся читателями, потому что от живой малорусской речи их укр. яз. уже отличался, как небо от земли. Сегодня это различие доведено до полного абсурда