Отрицание отрицания

Васильев Борис Львович

И, естественно, радовались часа полтора. Потому что через полтора часа пришла шифровка о немедленной отправке в Москву задержанного скорым поездом без всяких наручников в сопровождении одного сотрудника в штатском.

Было еще две шифровки. Одна предписывала немедленно устранить исполнителя, вторая — определить местом содержания гражданина Вересковского Николая Николаевича в спецкоманде при Московском Управлении НКВД со строгим предупреждением не использовать его на тяжелых работах и с уточнением: «раскапывать, а

не закапывать».

Много было таинственного в этом странном исчезновении Николая Николаевича Вересковского. Никто не тронул его семью, вскоре начавшую регулярно получать вполне приличное содержание. Ольга Константиновна писала запросы, письма, жалобы во все инстанции вплоть до самых верхов, но ей неизменно отвечали, что о судьбе историка Вересковского Н.Н. нет решительно никаких известий. Она еще верила, еще надеялась, пока Настенька не закончила какие-то курсы, получив диплом фельдшера. Но как только это произошло, стала медленно угасать, пока не угасла совсем.

Однако навсегда исчезнув для родных и близких, Николаю Николаевичу Вересковскому досталось на долю внести безымянный вклад в историю русской культуры.

Большевики беспощадно сокрушали храмы, распинали на их воротах священников, разгоняли монастыри, превращая их в застенки. Но то была борьба с реальным врагом в лице церкви, вокруг которой и существовала мощная крестьянская община, не сокрушив которую нечего было и рассчитывать на всеобщую покорность. Это был серьезный враг, с которым приходилось не столько бороться, сколько считаться.

А в 1920-м году Наркомат Юстиции издал декрет о вскрытии «… всех и всяческих мощей». Это бессмысленное деяние оказалось новым витком Отрицания, породив беспрецедентное перетряхивание прахов давно почивших предков. Для начала были с ведома всесильного НКВД и под его руководством вскрыты все без исключения могилы знаменитых предков. Даже могилы национального героя России князя Багратиона не пощадили заступы святотатцев. Позднее, когда угар несколько спал, а власти вспомнили о Бородинском сражении, ее восстановили, но… не на том месте, где она когда-то находилась.

И началось небывалое Отрицание самих предков своих. Заключенные, назначенные в гробокопатели, под неусыпным глазом работников НКВД по всем городам России вскрывали все кладбища, не миновав ни единой могилы, срывая с останков кресты и обручальные кольца, цепочки и перстни, ордена, медали за храбрость, золотые коронки, браслеты — даже золоченые пуговицы с истлевших мундиров. Все это выбрасывалось наверх, где специалисты под бдительным оком бравых чекистов определяли не только драгоценные металлы и камни, но и их возможную историческую ценность.

Такого история человечества еще не видывала. Даже варвары никогда не разрывали обыкновенных захоронений. Но у нас, в Советской России, власти официально копались в прахе собственных предков своих в поисках золотишка

для строительства небывало светлого будущего. Только какое же будущее может существовать без прошлого? Ведь глагол «БЫТЬ» всего лишь одна из форм глагола — «БЫЛО».

Этими размышлениями отвлекал себя знаток военной истории профессор Вересковский, копаясь в прахе. Этим Николай Николаевич спасался, чтобы окончательно не впасть в некое состояние Отрицания. Да не в некое, а в то, в которое — сейчас он четко осознавал это — попала Россия. Некогда великая и славная в мире высочайшей нравственностью своей.

Ему выдали заступ и приказали вскрывать могилы на кладбище при Свято-Данииловском монастыре. Уже разогнанном, уже опутанном колючей проволокой и превращенным в застенок. Все отрицалось ныне. Все. Отрицался даже посмертный покой…

Монастырь был высокочтимым и захоронения — соответственно. Дворянские родовые склепы, купеческие монументы, фамильные захоронения — все здесь было богатым и памятным, а потому с особым остервенением сокрушалось бравыми чекистами во имя светлого царства социализма.

Все металлическое полагалось сдавать представителю Органов. Золотые кольца, выломанные золотые зубы и челюсти, драгоценные камни, перстни, ожерелья шли заведенным порядком ( «Гражданин начальник, нашел!..»)и — наверх, лично в руки, наверх. Если почерневший металл, там — команда:

— Проверить на серебро.

А в могильной яме заступ Николая Николаевича застучал на каком-то металле. Он руками вытащил из жирной кладбищенской земли истлевшую кисть, на фаланге которой висел странный перстенек. Вересковский потер его, разглядел, что-то вдруг вспомнил… Да, да, именно вспомнил… А потому обрадовано закричал:

— Гражданин начальник, разрешите обратиться к гражданину археологу! Или — к историку, не знаю, кто сегодня на раскопках дежурит!..

— Золото нашел, что ли?

Слава Богу, добродушный начальник попался. А то бы пропала эта находка. Отбросили бы ее в разрытую могилу…

— Нет, железо это! Но — странное, дозвольте посоветоваться!

Вылез Николай Николаевич из могилы с перстеньком. Показал его сначала, как водится, начальнику, тот кивнул:

— Полюбопытствовать хочешь? Ну, давай. Вон историки стоят.

Потрусил генерал, герой Мукденского сражения. Грязный, небритый, а глаза — горят.

— Граждане историки, разрешите обратиться.

— Николай Николаевич Вересковский? — еле слышно с величайшим удивлением спросил пожилой.

— Да, да, Сергей Васильевич, хорошо, что встретились. Припомните, о чем Пушкин умолял Веневитинова? Деньги предлагал, любой обмен, в карты проиграть просил…

— Припоминаю, Николай Николаевич. Припоминаю. Но как же вы здесь-то оказались?

— Мелочи это, мелочи. Веневитинов из Италии перстенек железный привез. Будто бы из самой Помпеи.