Отрицательные стороны прежнего институтского воспитания с культивированным пренебрежением ко всякому черному труду

Ганин Андрей Владиславович

Вообще семидневное пребывание в Сарах и постоянное соприкосновение с воспитанницами и воспитательским персоналом впервые обнаружило Директору, как новому для института человеку, отрицательные стороны прежнего институтского воспитания с культивированным пренебрежением ко всякому черному труду и необходимости преобразования воспитательной части в сторону практической приспособленности к жизни, согласно требованиям переживаемого времени. Неряшливость девиц, оставшихся без горничных, непорядок в костюме, легко устранимый при помощи иголки и нитки, постоянные вопросы: «А когда нам принесут умыться» или «А когда нам подадут чай», — все это заставляло сильно опасаться за благополучное продвижение по этапным пунктам. Лишь постоянные разъяснения и настойчивые указания, что прислуги с институтом нет, что все заботы об умывании, о кипятке для чая и пр[очем] должны взять на себя сами воспитанницы, мало-помалу улучшили положение дела и заставили многих воспитанниц трезво, хотя и не без ропота, взглянуть на неожиданно создавшееся положение. Дальнейший путь от ст[анции] Сары по этапам еще более приблизил воспитанниц к новой и неприглядной действительности, заставив большинство из них обходиться своими собственными силами,

не надеясь на постороннюю помощь, почему следует думать, что воспринятая ими во время дороги наука жизни не останется для них бесследной, напротив, сослужит им в будущем немалую службу. И только лишь самая незначительная часть из них осталась, по-видимому, с прежним презрением к черному труду или, по крайней мере, с прежней наклонностью пользоваться чужими услугами при полной возможности обойтись и без них. Зато большинство за время дороги научилось стирать белье, мыть полы, чистить и чинить одежду, готовить несложные кушанья и пр[очее], делая все это по собственному почину, а не по принуждению.

Ввиду предстоявшего длинного путешествия на лошадях, отсутствия служительского персонала и полной беспомощности воспитанниц, привыкших к постоянному за собой уходу, было испрошено у Начальника железнодорожной милиции разрешение откомандировать с Институтом на все время пути старшего милиционера, вахмистра Назина, который и оказал Институту во время дороги, можно сказать, неоценимые услуги своей расторопностью, заботливостью и неиссякаемой энергией. В то же время он приобрел общую любовь и уважение, как со стороны воспитанниц, так и [со стороны. — А. Г.] служебного персонала Института, своим всегда корректным поведением, выдержанностью и, в то же время, веселым нравом, умягчавшим расшатанные нервы невольных путешественниц.

После недельного пребывания в Сарах пришла, наконец, очередь ехать на лошадях и Институту. Воспитанницы ожидали этой поездки с нетерпением, наивно предполагая в ней одно сплошное удовольствие. Часов около 8 утра было подано 55 подвод, из которых удалось захватить только 49, так как одна из классных дам, невзирая на ясно сделанные распоряжения дождаться полной погрузки возов, тронулась в путь, а за ней двинулся и весь обоз, нарушив план отъезда. Произошло полное замешательство. Остались на станции только начальница, директор и эконом, подбиравшие за воспитанницами разбросанное в вагонах и около последних институтское добро. Наконец удалось выехать и указанным лицам, но на первых же пяти верстах сразу сказался недостаток подвод, так как одна из подвод совершенно остановилась за полным бессилием лошади, а весь остальной обоз был уже далеко впереди. Директору с экономом пришлось потратить целый день, чтобы кое-как найти платную подводу в одной из соседних деревень и поздней ночью добраться до первого этапа Мустафино. Но оказалось, что на этапном пункте свободных помещений нет, почему Институт разместился в пос[елке] Ново-Харьковском. Таким образом, первый день этапного следования оказался довольно неудачным, что не обещало сладостей пути в будущем.

В пос[елке] Ново-Харьковском пришлось пробыть в ожидании лошадей целых 3 дня. Все воспитанницы были размещены по квартирам в числе от 4 до 10 человек в каждой. Провизия, часть которой получалась с этапного пункта Мустафино, раздавалась на руки воспитанницам и готовилась в каждом доме отдельно. К сожалению, вареное мясо, заготовленное еще на ст[анции] Сары, а также сахар (1 п[уд] 8 ф[унтов]^{4}), мука, топленое и соленое сало случайно попали на квартиру одной из классных дам, которая самовольно вступила в обязанности эконома и израсходовала провизию по своему усмотрению, отказавшись выдать ее эконому. Когда же на следующем этапном пункте, по случаю заявления некоторых воспитанниц, о неполучении ими сахару, Директору пришлось выяснять правильность расходования продуктов, эта классная дама сочла себя оскорбленной и наговорила ему дерзостей. А так как эта классная дама на следующий день грубо оскорбила сопровождавшего Институт милиционера Назина, чем доказала полную свою невоспитанность, резко проявляемую ею и раньше, о действиях ее пришлось составить соответствующий протокол, для направления его, в случае надобности, по инстанции. К счастью, эта классная дама, по приезде в Троицк, сама догадалась избавить институт от своего нежелательного присутствия, перейдя на другую службу. Было бы весьма полезно для дела, если бы и еще кое-кто из классных дам обнаружил подобную же догадливость.

Питание в пос[елке] Ново-Харьковском, как и на последующих пунктах, производилось крайне неравномерно, так как только две из классных дам приняли на себя полную заботу по наблюдению за питанием воспитанниц^{5}, а остальные посещали своих воспитанниц на их квартирах только по требованию начальницы, на которую выпал самый тяжелый и хлопотливый труд в течение всего пути. Выдачей провизии заведовал институтский эконом, весь день которого проходил в отмеривании, отвешивании и раздаче продуктов. Попытки установить определенные часы для раздачи продуктов не привели ни к каким положительным результатам, равно как ничего не вышло и из попытки выдавать провизию через классных дам, ввиду забот некоторых из них больше о себе, чем о воспитанницах.

Отъезд из пос[елка] Ново-Харьковского в пос[елок] Таналыкский состоялся 5 февраля на 40 подводах местных обывателей с добавлением 15 подвод с этапного пункта Мустафино. В пос[елке] Таналыке Институту пришлось засесть на целых две недели за полным отсутствием этапных подвод. Как раз в это время началось передвижение на пос[елок] Колпацкий воинских частей и мобилизованных казаков, чем этапный комендант и мотивировал все свои отказы в подводах. Наконец, необходимость заставила решиться на дальнейшую отправку воспитанниц по частям, партиями, что и было с 15го февраля выполнено в течение шести дней, причем последняя партия отправилась в поселок Орловский 20 февраля.

Пос[елок] Таналыцкий оставил по себе неизгладимое впечатление у всех, имевших несчастье там останавливаться. Непомерные цены, установленные поселковым сходом во время нахождения здесь Института, свидетельствовали о весьма крупных аппетитах местных граждан. Плата по одному рублю с

человека за самовар (за кипяток) и столько же за варку пищи обращали таналыкское гостеприимство в деяние очень нелестное по названию. За то, что воспитанницы пили два раза чай и однажды ели горячее, хотя бы приготовленное своими трудами, приходилось уплачивать, смотря по числу квартирантов (от 4 до 15 человек), от 12 до 45 рублей в сутки, не считая непомерной платы за припасы, которые приходилось прикупать ввиду недостаточного отпуска провизии с этапного пункта. Так, например, за крынку молока от 1 р[убля] до 2 р[ублей], за 1 ф[унт] хлеба^{6} от 1 р[убля] 50 коп. до 3 рублей и т. д. Особенно непримиримую позицию по отношению к Институту и его воспитанницам с первого же дня приезда Института в Таналык занял поселковый атаман, под влиянием которого, как думается, некоторые таналыкские жители обнаружили нескрываемое враждебное отношение к воспитанницам. Так напр[имер], этот атаман брал на себя смелость отменять распоряжения этапного коменданта и по каким-то, ему одному известным соображениям, сгонял с занятых удобных квартир воспитанниц, отводя квартиры неудобные. По его же распоряжению, или, вернее, совету, было учинено 15 февраля проходившим эшелоном казаков дикое самоуправство, стоившее многим воспитанницам горьких слез, вызванных тяжкой обидой или испугом. На указанное 15 февраля было назначено Институту комендантом этапа 45 подвод. Часов около 8 утра, когда все уже подводы были нагружены вещами, и воспитанницы по своим дворам рассаживались на подводы, думая тронуться в путь, по Таналыку рассыпались партии проезжающих казаков, стали грубо сгонять с подвод воспитанниц, сбрасывать их багаж или, попросту опрокидывать сани, забирали освободившиеся подводы и немедленно уезжали. Только около 20 подвод удалось отстоять от неожиданного нападения станичников и отправить их на следующий этап, в пос[елок] Орловский. В объяснение своего самоуправства станичники, отбиравшие подводы, ссылались на распоряжение поселкового атамана.

При отъезде из Таналыка эконому, расплачивавшемуся за постой воспитанниц, предъявлены были некоторыми хозяйками такие счета или требования, которые поражали своей несуразностью. Так, напр[имер], за нечаянно разбитую глиняную тарелку, стоившую раньше в лучшем случае 10 коп., пришлось заплатить (за счет воспитанницы) 10 руб., за желтое пятно, сделанное на старой клеенке неосторожно поставленным горячим горшком, уплачено 60 рублей. Когда эконом, уплатив деньги, хотел оставить клеенку (2 арш[ина] длины^{7}, по прежним ценам 1 р[убль] 25 коп. — 1 р[убль] 50 коп. за арш[ин]) в пользу Института, станичница (Александра Токмачева) без всякого стыда и совести резко потребовала за клеенку 800 рублей.

В пос[елке] Орловском квартир для размещения Института не оказалось, почему пришлось выехать в пос[елок] Зубочистенский, где станичники татары оказались не лучше таналыкских и, прослышав о таналыкских ценах, уже как бы на законном основании требовали за все втридорога. Поэтому каждая невольная остановка по этапам на несколько дней, происходившая по причинам, от Института не зависящим, стоила ему громадных денег.

Пробыв в пос[елке] Ново-Зубочистенском, при всех тяжелых условиях, около недели и не видя никакой возможности оттуда выбраться для дальнейшего следования, администрация Института решила во что бы то ни стало снова переехать в пос[елок] Орловский и там ждать у моря погоды. Кое-как добравшись по частям до поселка Орловского в течение двух дней (частью на лошадях, а большею частью пешком) и с величайшим трудом и неудобствами разместившись в немногих квартирах, Институт стал было ожидать своей очереди. Ждать пришлось недолго. Последними приехавшие из Зубочистенки, 25 февраля к вечеру, Директор с экономом, задержавшиеся там для расплаты с квартирохозяевами, застали в Орловке уже большой костер от сжигаемого казенного имущества. Нужно было во что бы то ни стало спешить с отъездом, а между тем этапных подвод не было. Положение становилось критическим. Однако выход, хотя и очень неудобный и рискованный, нашелся, благодаря любезности начальника воинских транспортов (4 казачьей дивизии и полков, кажется, 32 и 19)^{8}, разместивших в свои обозы по одной воспитаннице на подводу.

Отъезд первой партии, человек около 20 воспитанниц, состоялся 20 февраля около 9 часов вечера, а все остальные должны были выехать утром 26 февраля. Около часу ночи сделалось известием, что отъезд назначен в 3 часа ночи, почему пришлось спешно при полной темноте занимать нагруженные воинским имуществом подводы. Кто сел на тюки с подковами, кто на сахар, кто на седла, и проч[ее]. Думать об удобствах было некогда, а усаживать воспитанниц было некому. Каждый садился по своему выбору и усмотрению и только лишь некоторые классные дамы и начальница пытались усадить кое-кого более или менее по-человечески, что не всегда удавалось. Гораздо труднее было в темноте пересчитать количество садившихся, чтобы случайно кого-либо не забыть и не оставить. Все тюки, принадлежащие старшим воспитанницам, были свалены в большую груду на улице и остались бы в Орловке, если бы Директору с экономом не удалось рассовать их по разным подводам: так как только немногие из воспитанниц захватили с собой свое имущество. К величайшему сожалению не удалось вывезти весьма ценное институтское имущество (количеством приблизительно на 4 подводы), сложенные в кладовой местной казачки Кораблевой. Здесь осталось в больших тюках все верхнее (осеннее и летнее) платье воспитанниц, белье, прюнелевая обувь, будничные платья, куль с валенными сапогами, большой медный (котел) куб, ведра, мука, крупа, сало, мясо и пр[очее]. Чтобы спасти что-нибудь из оставленного имущества, Директор, часа в 3 ночи, отправился к этапному коменданту пос[елка] Орловского и сделал, за отсутствием или отъездом коменданта, его помощнику письменное заявление об оставшемся имуществе с просьбой принять меры к вывозу его из пос[елка] Орловского. Что было предпринято комендантом по поводу указанного заявления (помеченного 25м февраля) и предпринято ли, осталось неизвестным. Не оказались более действительными и заявления, делаемые на следующих этапных пунктах, а также поручение, данное начальницей в пос[елке] Бриенском казаку Комунарской станицы Ивану Цыбину, отвозившему на нескольких подводах в пос[елок] Орловский ружейные патроны.