Отрочество 2
Шрифт:
– Саня! Такие люди делают всё через пользу лично для сибе! – начала я пояснять под одобрительное Бляйшмановское покачиванье головой, – И если информация течёт таки в пользу британцев, то сперва она протекает в пользу тех, через кого протекает!
– А… – в глазах брата зажглось понимание, – польза через сибе, а остальное через здрасте и улыбочки?
– Таки да! – важно кивнул компаньон.
– Только вот, – он виновато зачесался, – информация, оно да, а больше…
Разведя руки в стороны с самым виноватым видом, он вздохнул выброшенным на берег китом, обдав нас запахами
– Это понятно, – кивнул я, – если информация текёт через тибе, то текёт она, скорее всего, во все стороны!
– Пока так, – вздохнул дядя Фима ещё раз, – потом буду через поглядеть и завинчиванье гаек, но раз уж расту на все четыре и восемь сторон, то пока рано!
– С этим… – я замолк, мысленно перебирая своих знакомцев, способных на интересный поступок, – проблем не будет.
– Если понадобятся деньги… – начал компаньон.
– То они уже есть, – я позвякал карманом.
– Гонорары от статей?
– И они тоже, – усмехаюсь едва, – но в основном карточный выигрыш.
У Марксов нас уже ждали – юный живописец, и што вовсе уже неожиданно – его отец, Арнольд Борст. Фермер из небогатых… хотя кто знает, што скрывается в недрах его обширнейших земель… держался он очень важно, всем своим видом давая понять, какую честь оказал он Марксам, посетив их с визитом. Хозяева дома держались вежливо, и… очень похоже, што влияние Борста несколько больше, чем думали.
Почтенный проповедник заинтересовался живописью, задавая Саньке вопросы, которые считал каверзными. Такие, значица, штоб испорченность братовскую перед сыном показать. А этот, простодырый, ажно засветился от возможности рассказать о любимом деле.
Арнольд хмыкал, кусал бороду и потихонечку отходил.
– Ладно, – с видом, будто делая великое одолжение, сказал он, – бери Корнелиуса в ученики, даю разрешение.
Санька икнул и уставился на бура, но тот, важно оглаживая бороду, подтвердил решение, и начались странные гляделки…
– Понимаете ли, – начал я дипломатничать, – мы сейчас несколько заняты…
– Нужно вытащить брата из английского плена, – брякнул неожиданно Санька, продолжая глядеть в глаза проповеднику, и я растёкся на стуле от такой… простоты. Ну нельзя же так, первому…
– Достойное деяние, – кивнул бур с видом самым естественным, – мы поможем.
… встречному…
Глава 27
Стоит полное безветрие, и от влажной, удушливой африканской жары не спасают даже настежь открытые окна, не прикрытые даже сеткой от москитов, да вяло вращающиеся лопасти вентилятора под потолком. Всё живое попряталось, и даже насекомые в саду притихли, лишь изредка вяло цвиркая, обозначая тем самым границы. В открытое окно видно синее небо, прозрачное до самого окаёма, да еле различимые крестовые фигурки птиц в этой опрокинутой глубине.
По широкой улице проплёлся мул, влекомый под уздцы вялым мулатом, заступающим нога за ногу, и снова – полное безлюдье, полуденная тишь. Жара такая, што плавится будто даже и не тело, а сама душа! До дурноты, до тошнотиков жарко.
Сниман, зажав в кулаке полуседую бороду, расхаживает
Арнольд Борст невозмутим, вид самый фаталистический, глаза полуприкрыты, на коленях щитом – старинная Библия с парчовой закладкой.
Корнелиус изрядно нервничает, и отчаянно потеет, полным надежды взглядом провожая каждый шаг генерала. Ему отчаянно хочется во взрослую жизнь, коей он искренне считает нашу аванюру.
Санька вторит за ним, я… Хочется надеяться, будто выгляжу более достойно, но…
– Так, – остановившись у стола с разложенной на нём картой, Сниман начал пристально вглядываться, дёргая себя за бороду и морща лоб. Мы затаили дыханье, а он, похмыкав, взяв карандаш и бумагу, уселся и начал делать записи и расчёты, бурча себе под нос.
– А ведь может и получиться, – подытожил он наконец, и Санька просиял так, што в комнате будто светом пыхнуло.
– Корнелиус твоим Голосом будет? – уточник генерал, и Борст кивнул невозмутимо.
– Так, так… – поднявшись легко, Сниман снова ухватил бороду в кулак, – Кто поведёт?
– Айзек Ройаккер, – отозвался проповедник, на миг приоткрыв глаза.
– Знаю, достойный человек, – кивнул одобрительно генерал, усаживаясь назад с нескрываемым облегчением. Началось обсуждение деталей – сколько голов скота должно перегонять, што захватить для торговли, к кому можно обратиться за помощью, а кого объезжать стороной. Слушаем молча, лишь изредка уточняем непонятные моменты.
А непонятного полно, начиная от количественного и качественного состава скота. Потея и споря негромко, буры долго решают этот важнейший вопрос. Слишком мало скота или слишком убогий – если не повод для подозрений, то как минимум для разговоров. Слишком хорошо – могут реквизировать, с отдачей денег «когда-нибудь после войны» и кучей сопутствующих проблем.
Притом единого шаблона на эту ситуацию нет, и не предвидится: в уравнение вместо иксов и игреков подставляются командиры британских гарнизонов и ополчения, личные связи квартирмейстера и даже религиозные предпочтения людей, проживающих в конкретной местности. Этакая ядрёная смесь математики, социологии и политики.
В британском Натале хватает потомков голландских колонистов, решивших в своё время остаться под властью Англии. С началом англо-бурской войны они разделились. Одни встали на сторону родичей, аннексировавших большую часть Наталя, другие – встали на сторону власти, которую считали законной.
Хватает и не определившихся, избегающих военных действий по своим причинам, будь то нежелание воевать с единоверцами или против законного монарха, или… У каждого свои тараканы.
Айзек, как я понял, из сочувствующих, но воевать против британцев открыто опасается, потому как его ферма осталась на контролируемой британцами территории. Как и родные. А британские концлагеря пользуются недоброй славой… Слухи пока смутные, но уже самые нехорошие – начиная от условий содержания, заканчивая причинами задержания.