Отрок (XXI-XII)
Шрифт:
– А зачем им сюда идти? Здесь мы есть, тоже - княжьи люди, только без грека. А если без грека, то и без лишней крови.
– Ага! Себе холопов наберут, а нам - шиш!
– Выпалил вдруг с непонятной злостью Афоня.
– А ты холопскую семью, хоть одну, до нови прокормишь?
– Поинтересовался Мишка.
– Они со своим припасом пойдут, мы же не жгли ничего, не громили.
– Так в чем дело? В городище сотни три народу, да еще пришлые, а нас - четыре десятка, неужто хотя бы по одной семье на долю не придется?
– Меня доли лишили.
– Признался Афоня.
"Так вот, чего ты злишься! Такая богатая добыча мимо проплывает. Интересно,
– За что лишили-то?
– За тебя! Весь дозор, за то, что тебя с собой потащили. А если бы не твой пес, мы бы их проглядели, а они потом в упор, из-за кустов, не готовых… половину перебили бы!
– Кто доли лишил?
– Лука.
– У нас кто сотник: Лука или Корней? Дозор свою работу сделал, засаду обнаружил. За что наказывать?
– Возмутился Мишка.
– Так может, ты… это… деду скажешь? Ну, что, мол, не бросали тебя, просто вышло так. И насчет доли. Я семью прокормлю, не нищий, родня, если что, поможет.
– Скажу, только он и сам все знает и все видит.
Длиннющий - больше версты - караван двигался медленно, ратники, попарно, постоянно скакали от головы к хвосту растянувшегося обоза и обратно, пытаясь криками, а то и тумаками, ускорить движение, и поддерживать в колонне хоть какой-то порядок, но сорока человек для этого было совершенно недостаточно. То тут, то там, от дороги в лес уходили следы сбежавших. Искать их и не пытались: пока отыщешь одного, сбежит десяток, да и не нужны они были, если вдуматься. К каждому холопу стражника не приставишь, не сбежит по дороге, сорвется из Ратного, для настоящей холопской жизни годится не всякий.
Лучше всего подходят люди обремененные семьей, таким в бега ударяться невозможно - с бабами и детишками по лесам особо не побегаешь. А если глава семьи еще и хозяйственный, да работящий - совсем хорошо. Такой и семью прокормит, и хозяину прибыток даст. Еще хороши люди рукастые, владеющие каким-нибудь ремеслом. Для владельца мастерской, вроде Луки Говоруна, настоящая находка, но таких мало.
А одинокий, да без хозяйства - пускай бежит. Либо дурак и сгинет в весеннем бескормном лесу, либо знает место, куда бежать, надеется где-то приют найти, такого при любом раскладе не удержишь. Поэтому, ратники, шастая вдоль каравана, не только несли службу, но еще и приглядывались: какое у семьи имущество, как соблюдают порядок на переходе, ухожены ли детишки и скотина. Опытному глазу все эти и многие другие приметы говорили обо многом. Потом - при распределении долей добычи - одинаковые, казалось бы, семьи пойдут по очень разным ценам.
Были среди ратников и такие, кто смотрел на растянувшийся караван совсем другими глазами. Иной и рад бы заполучить в хозяйство лишнюю пару рабочих рук, но… в этом-то "но" все дело. Прежде, чем от холопа пойдет хозяину какой-то прибыток, его почти полгода надо кормить. И это, если холопа взяли, как сейчас, весной, а если осенью, то и целый год. И позволить себе это может далеко не каждый. Потому-то и будут десятники, при распределении долей, спрашивать: чем ратник желает получить свою долю - "душами или рухлядью". Пушнины в Куньем городище взяли немало, но если желающих получить "рухлядью" окажется много, доли получатся небольшие, а пенять будет не на кого - сам от "душ" отказался.
Все эти премудрости поведал Мишке словоохотливый обозник Илья - хлипкий низкорослый мужичок лет сорока, в чьих санях везли Мишку и Афанасия. При создании Ильи, матушка природа, почему решила вложить всю мощь не в телесную крепость, а в волосяные покровы - усам его позавидовал бы сам маршал Буденный, а бородища, казалось, могла
Прическа Ильи тоже была подстать бороде и усам, отчего голова его казалась чуть ли не вдвое больше, чем была на самом деле. Сочетание большой головы и тщедушного тела невольно порождало впечатление детскости, особенно со спины, но это впечатление тут же исчезало при взгляде в лицо. Тут же становилось понятно, что Илья мужик бывалый, крепко тертый и битый жизнью, склонный к неумеренному употреблению горячительных напитков, но отнюдь не глупый и, что называется, "себе на уме".
Сам- то Илья на многое не рассчитывал, доля обозника с долей ратника и рядом не лежала. Но что поделаешь, если родился больным да слабым и для воинского дела не годишься?
Дело свое он знал прекрасно, раненых возил не впервые, поэтому устроил пассажиров с максимальным удобством, с учетом их ранений, сам, когда требовалось, ловко менял Мишке повязку, да еще и разговорами развлекал. Его анализ экономической эффективности приобретения холопской семьи произвел на Мишку впечатление обманчивой простотой, свидетельствующей о глубоком знании предмета, точностью формулировок и беспощадным прагматизмом.
"Вот Вам, сэр, и феодализм. Прежде, чем получать прибыль, извольте сделать инвестиции. А не имеете первоначального капитала - шиш вам, а не эксплуатация угнетенных трудящихся. Законы экономики действуют, наплевав с высокого дерева на то, что Карл Маркс их еще не придумал. А потом, ведь, еще и процесс производства организовать надо, сбыт продукции наладить, (хотя, какой к черту сбыт при натуральном хозяйстве?), обеспечить кадрам необходимые условия и прочее, и прочее, и прочее. Тяжела судьба эксплуататора, горек его хлеб и туманны перспективы.
А холопы? Почему так безропотно идут в рабство? Должен же быть у них какой-то резон. Чем они будут заниматься у хозяина? Примерно тем же самым, чем и на воле, только часть добытого своим трудом будут отдавать хозяину. И в чем смысл? Возможно, в том, что никто уже не приедет и не отберет все, в том числе и жизнь? Защита. Собственно, получается государство в миниатюре: население платит налоги на содержание армии и аппарата управления.
И это - та самая община, которая наиболее яростно сопротивлялась вторжению ратнинцев на здешние земли? А почему бы и нет? Те, у кого хватало запала на сопротивление, постоянно гибли в стычках, возможно, совсем молодыми, не оставив потомства. Те же, кто сидел тихо, занимался хозяйством, в драку не лез, продолжали плодиться. Неизбежно, численное соотношение менялось в их пользу. В последний поход Славомир увел всего двадцать шесть человек, больше не нашлось, весьма показательный признак. Увел и сгинул. Перед оставшимися в полный рост встала дилемма: браться за оружие самим или найти себе защитника.
Раздумывать они, конечно, могли сколь угодно долго, но дед заставил принимать решение немедленно. Вернее сказать: сам за них все решил, а они могли соглашаться или не соглашаться, с соответствующими последствиями. Те, кто не согласен, дернули в лес, а остальные… ну, конечно же, не в восторге, но деваться-то некуда. Да и устали они от противостояния, длящегося уже более сотни лет, тем более что явно его проигрывали. Ведь ждали же, может быть, сами себе в том не признаваясь, что рано или поздно появятся у ворот закованные в железо всадники и придется либо умирать, либо… Сотник Корней дал им возможность не умирать, и они согласились.