Отрок. Бешеный Лис
Шрифт:
– Больно у тебя, Федька, гладко все получается, – не соглашался дед. – Думаешь, Всеволод Городненский забыл, что его отца волынского княжения лишили и в Дорогобуже век доживать заставили? В том деле Мономах заводилой был!
– Ну и что? За дело Давыда покарали! За то, что князя Василька Теребовльского ослепил! Да и породнился Всеволод Давыдович с Мономахом – зятем стал.
– Родство княжьим которам не помеха! – продолжал гнуть свое дед. – Дружок наш с тобой, Федя, Ярослав Святополчич, тоже в родстве с Мономахом был. Третья жена его Елена Мстиславна – внучка Мономаха. Однако выгнал ее Славка вместе с ребенком.
– Ага… –
Друзья выпили, не чокаясь, помолчали… Дед вздохнул и неожиданно улыбнулся.
– Золотые денечки были, Федька! Помнишь, как девкам в баню скоморошьего медведя запустили?
– Ха! – оживился Федор Алексеич. – А помнишь, как ты бабкой нарядился и боярина Гюряту на семь дней поноса сглазил? Его, бедолагу, целую неделю и несло, как утку! Весь Туров перерыли – колдунью искали.
– Ха-ха-ха! – подхватил дед. – Я же сам прилежнее всех и искал, даже чуть было не нашел!
Дальше воспоминания пошли валом, друзья, перебивая друг друга, вспоминали один случай за другим: пьянки, драки, розыгрыши, откровенное хулиганство, любовные приключения, снова драки…
«Ну, почудили деды в молодости! А что? Лет по шестнадцать-семнадцать им тогда было, да еще в компании с княжичем. Близкими друзьями, похоже, были – Славкой называют. А дед-то словно помолодел: все стариковские ухватки куда-то подевались, знаменитое «кхе» из речи исчезло, даже осанка изменилась – заметно, что в молодости орлом был. М-да, сэр, патриархальное общество с не отжившим еще менталитетом родоплеменного строя. Любой начальник неосознанно имитирует стариковское поведение. Совсем недавно, да и сейчас еще во многих местах всем заправляют старейшины, а потому авторитет управленца обязательно должен подкрепляться невербальным рядом, характерным для пожилого мужчины: неторопливость (даже некоторая скованность) движений, рассеянный взгляд, специфическая мимика, покашливание, насмешливая язвительность по отношению к более молодым…»
– А помнишь, как с черниговскими купцами подрались? – продолжал между тем дед. – Ох и отметелили нас тогда! У меня вот с тех пор зуба и нет…
– А у меня с тех пор к непогоде копчик ноет… – жизнерадостно вторил Федор. – Да-а, а Славке тогда ребро сломали…
– Ага! – подхватил Корней. – А он им в отместку, когда они перед отъездом молебен заказали, попу в кадило навозу подсыпал! Как и исхитрился-то? Вонища была!
– А помнишь, Кирюха, как Славка тебя с Аграфеной ночью из города выводил? Головами ведь рисковали… А! – Федор махнул рукой, опрокинув что-то из посуды. – Молодые были, все нипочем!
– Да… молодые… – улыбка медленно сползла с дедова лица. – А теперь ни Ярослава, ни Аграфены моей…
Боярин Федор тоже посерьезнел и как-то робко спросил:
– Как же ты теперь, Кирюша? А ну как надумает новый князь туровский Славкиных братьев из Пинска выгонять? Тебе же с сотней идти придется…
– Лучше и не спрашивай, Федя, – дед покрутил в пальцах моченое яблоко и вдруг сжал его в кулаке так, что сок брызнул в разные стороны. – Я уже за то Бога благодарю, что не пришлось мне два года назад на самого Ярослава сотню вести. Все понимаю… Ляхов и угров Славка на Русь привел, собственный город на щит взять собирался… Но, хочешь – верь, хочешь – не верь, Федя, радуюсь, что изувечили
В горнице повисла тишина, Мишка сжался за столом, стараясь сделаться маленьким и незаметным.
«Вот она, воинская служба: прикажут – и пойдешь воевать против собственной родни и друга юности. От хорошей жизни увечью не радуются… А дед ведь искренен, если б не ранение, пришлось бы ему вести сотню под Владимир-Волынский. Правда, тогда бы не угробили треть народа на той переправе, но что чувствовал бы и переживал дед… Похоронить жену и идти воевать против ее брата, который, не убоявшись отцовского гнева, помог в свое время сбежать влюбленным. Вот вам, сэр, Ромео и Джульетта а-ля рюс».
Боярин Федор, словно откликаясь на Мишкины мысли, подал голос:
– Кирюш, а ведь старший сын Славкин – Вячеслав Ярославич, что в Клёцке сидит… Он же вроде как племянник тебе?
– Эх, Федька! Да была б у меня не сотня задрипанная, а войско настоящее… Повышибал бы я Мономашичей и с Волыни, и из Турова да посадил бы Вячка на отцовский стол!
– Ты что, Кирюха? – Федор Алексеич испуганно замахал руками. – Окстись! Не дай бог, услышит кто да донесет! Тоже мне, воевода великий! Князей он по столам рассаживать будет!
– Да не трясись ты, Федька! – Дед свысока глянул на приятеля и пьяно ухмыльнулся. – Сразу видно, что воинского дела ты не знаешь. Привык тут на погосте мешки да короба считать… – Мишке так и показалось, что дед сейчас добавит: «Крыса тыловая». – У меня в Ратном неполная сотня, в Пинске и Клёцке, наверно, и того меньше. Всей войны – что два раза чихнуть да один раз пернуть… А насчет доноса… Да если бы ты тут у себя доносчиков терпел, так давно бы из погостных бояр вылетел. Что я, не знаю, что ли?..
– Знает он… – ворчливо прогудел в бороду погостный боярин, отжимая намоченный в огуречном рассоле рукав рубахи. – На меня не донесут, а на кого другого…
– Да ладно тебе! – перебил дед. – Скажи-ка лучше, кто, по твоему разумению, на место Мономаха в Киеве сядет? В Турове разное болтают… По лествичному праву очередь на великое княжение у Ярослава Святославича Черниговского…
– Плюнь, Кирюха. Похерил Мономах лествичное право.
Федор Алексеевич как будто только сейчас заметил Мишку и, покосившись на него, вопросительно глянул на деда. Тот в ответ лишь равнодушно махнул ладонью: пусть, мол, сидит. Погостный боярин еще раз покосился на Корнеева внука, пожал плечами и продолжил:
– Помнишь, как семь лет назад наше войско за Дунай ходило?
– Чего ж тут помнить? – удивился дед. – Я и сам с сотней ходил. Добычи тогда набрали… До Царьграда совсем немного оставалось – и вдруг назад повернули.
– Вот-вот! – подхватил боярин Федор. – А почему повернули? – и, не дожидаясь дедовой реплики, сам же и ответил: – А потому, что император Комнин признал Мономаха равным себе. Царем признал!
– Значит, правда? А я думал: трепотня.
– А ты, Кирюха, не думай! Воинского дела я не знаю, – передразнил Федор деда. – Да, не знаю, зато кое-что другое знаю получше тебя! Так что слушай, Кирюха, и мотай на ус… И ты, Михайла… Усов у тебя пока нет… – боярин обернулся к Мишке и ухмыльнулся. – Мотай, на что найдется.