Отрок. Женское оружие
Шрифт:
– Ты дурочкой-то не прикидывайся… – вякнула было Безлепа, растеряв первоначальный разгон, но не желая останавливаться. Опыт Варвары ее ни чему не научил; остальные-то, кто поумнее, помалкивали.
– Так приходится под тебя подстраиваться, – ласково улыбнулась ей Аринка, – у тебя-то оно само получается.
– Умная больно! – снова срываясь на возмущенный визг, выпалила Лушка в лицо Аринке, опять распаляясь. – Ежели на Немого нацелилась, так того добра и не жалко! Этого лисовиновского цепного пса бери, а других не замай!
«Ну,
Хоть и разозлилась Аринка, что эта баба смеет так Андрея задевать, но даже бровью не дрогнула, наоборот, улыбнулась ей еще ласковее, словно дорогой подруге. И не сказала – пропела в ответ:
– Преданность да верность мужу не в укор, а воину цепь не наденешь. Вот иных кобелей шелудивых только на цепь и сажать, да и то без пользы: все на сторону смотрят. Но ты не кручинься, мне такие без надобности, только под ногами путаются. Хотя… – Аринка окинула задохнувшуюся от ее слов бабенку жалостливым взглядом, вздохнула с сомнением и покачала головой. – Ведь все равно по чужим дворам бегать не перестанет. Может, где и пожалеют, кость какую кинут, раз дома-то помоями потчуют. Вон, я гляжу, у голубка-то твоего ненаглядного и клюв уже заржавел от такой жизни собачьей, – и кивнула на пояс своей противницы.
И опять ее слова были встречены дружным хохотом со стороны тех баб, что стояли чуть в стороне; Варварины подружки – и те уже откровенно усмехались. Веселились и зрители, собравшиеся поглядеть на бабий скандал; даже мужи теперь не скрывали своего интереса, а некоторые так и вовсе глядели с одобрением на Аринку, которая продолжала сохранять на лице откровенно сочувственное выражение.
Безлепа же вспыхнула до корней волос, растерянно оглянулась на товарок, ожидая от них поддержки. Те, однако, ей на выручку не спешили, зато со стороны второй стайки баб раздался задорный голос:
– Эй, Безлепа! А ведь угадала вдовица Арина про помои-то! Недаром твой Прокоп миску с подгорелой кашей намедни в сердцах тебе на голову надел!
– А у голубка-то твоего, и правда, нос заржавел. Смотри, скоро и хвост заржавеет! – сквозь смех выкрикнула другая.
– Заржавеет и отвалится, – добавила еще одна бабонька к всеобщей радости.
– Хво-о-ост, говоришь? – не выдержала Лушка, оборачиваясь к последней насмешнице. Мгновенно позабыв про Аринку и явно вспомнив старую обиду, она заголосила уже в ее сторону:
– А ты-то куда лезешь, коза блудливая?! Думаешь, не знаю, с кем ты на сеновале кувыркалась?!
– Ты лучше за своим обормотом следи, помойка ходячая! – тут же раздалось в ответ. – Тебе не достает, так другим не завидуй! Сама виновата!
Видать, намек пришелся не в бровь, а в глаз, Лушка опять развернулась и накинулась
– А тебя я и вовсе в нужнике утоплю, кикимора рыжая! Если еще хоть раз рядом с моим…
– Да он тебя раньше утопит в тех помоях, что ты на стол подаешь! – не осталась в долгу та.
– Потаскухи!!! – сорвалась на визг неряха. – Все знают – и ты, и твоя сеструха на передок слабы! А ты, Глашка, только и думаешь…
– Сама ты муха навозная! Да кому твой опарыш лысый надобен! – насели те на Лушку уже вдвоем.
«У-у, угадала я: ты еще и ревнивая! Ну, с таким норовом, бабонька, тебе только в прорубь головой… если муж раньше не прибьет».
Аринка успокоилась и отшагнула немного в сторону. Дело было сделано. Бабы сцепились между собой, позабыв про нее. Обычное дело – чтобы посильнее уязвить обидчицу, в ход идут как справедливые, так и выдуманные обвинения и попреки, ни малейшего отношения к тому, с чего началась ругань, не имеющие. Да и неважно уже бабам, что говорить, главное – высказаться.
Скандал, как костер, продолжал разгораться, чуть ли не в десяток голосов оповещая округу о подробностях ратнинской жизни за последние несколько лет. У кого-то свинья в чужой огород залезла, у кого-то капуста аж в позапрошлом году, вместо того чтобы закваситься, стухла; у кого-то дочка хромая и ни в жизнь замуж не выйдет; кто-то с мужем в погребе любился (другого места не нашли); кому-то ворона на голову нагадила (знает, куда гадить, птица мудрая).
Аринка некоторое время поколебалась – уходить от греха или остаться, а потом склонилась к уху Ульяны:
– А чего это я сказала такого, что над Варварой все хохотать начали?
– Да мужа ее как раз и кличут Чумой, – усмехнулась Ульяна. – Угадала ты ловко – и правда, совсем чумовой он у нее. Да и она… У нас ее еще никому не удавалось заткнуть. Как ты-то умудрилась? – начала было Ульяна, но вынуждена была прерваться, потому что крики и визги переросли уж и вовсе в дикие вопли. Оказывается, Лушка, не выдержав словесного поединка со своими противницами и исчерпав все слова и оскорбления, вцепилась ближайшей в физиономию, за что тут же получила затрещину от второй. Пострадавшая от нее баба, издав протяжный вой, еще и добавила, так что Безлепа отлетела на несколько шагов и со всего маху наступила на ногу стоявшей в стороне дородной бабище – широкой в кости и сложения весьма не малого.
– Куда прешь, лягуха тухлая?! – рявкнула та на скандалистку и отвесила ей такой мастерский удар кулаком по уху, что несчастная Лушка, запутавшись в юбке и споткнувшись, полетела дальше, но уже вперед головой, и врезалась в трех молодух, до этого не принимавших никакого участия в драке.
– Бодаться вздумала, коза безрогая?
– Ах ты, корова мокрохвостая! Я те щас хвост-то на рога живо накручу!
А молодуха, сбитая Лушкой с ног, падая, заверещала и, широко взмахнув руками, задела ожерелье на груди Варвары. Нитка лопнула, и бусины рассыпались прямо в пыль.