Отрок
Шрифт:
— А ты как думал, Илья? — Тут же подхватил идею Мишка. — Десять заповедей указывают, как люди жить должны, что можно, что нельзя, что хорошо, что плохо. Это и есть управление. Какая, к примеру, первая Заповедь?
— Это самое… — Илья задрал бороду к небу и задумался. — Кажется, "Не убивай!".
— Неверно, а ты, Афанасий, как думаешь?
— Чего ты, как поп? Не помню я.
— А подумать? — Не отступался Мишка. — Тебе теперь много думать придется: и за себя, и за холопов, а в Заповедях Господних все, что нужно для управления, есть!
— Ну, кажется, не молись другим богам… вспомнил! Не сотвори
— Почти правильно! Начинаются Заповеди со слов: "Я Господь, Бог твой". А дальше уже говорится о том, как людям с Богом жить. Не сотвори себе кумира, не поминай имя Божье всуе. И наказание за неповиновение: "Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого колена".
А потом, сразу же, про поощрение послушных: шесть дней работаешь, а седьмой день отдыхаешь. Так и ты, сразу же должен дать понять, что хозяин ты и все зло и добро будет от тебя. Про добро — обязательно, человек должен какой-то свет впереди видеть, и хоть на какую-то выгоду рассчитывать.
— Что, так и говорить? Я твой хозяин, если что — накажу, а если… — Афоня озадачено захлопал глазами. — А про добро-то чего сказать?
— Про одно и то же можно разными словами говорить! Сначала поздоровайся, покажи, что ты к ним не как к скотине относишься. Потом назови себя, чтобы сразу было понятно, кто ты такой. Как в заповедях: "Я Господь, Бог твой". Так и ты, например: "Я Афанасий…". Как тебя по батюшке?
— Романыч.
— Я Афанасий Романыч, ратник девятого десятка Ратнинской сотни. Красиво звучит?
— Я Афанасий Романыч, ратник девятого десятка Ратнинской сотни… — Повторил Афоня. — Красиво. А дальше?
— А дальше: "Жить будете у меня!". Понимаешь? Жить! Вам теперь вместе жить, может быть, до конца жизни. Работа, наказание, одобрение, все остальное — это жизнь. Ваша жизнь связана воедино навсегда или очень надолго.
— Жить будете… верно! Они же сейчас бездомные, а я их в свой дом ввожу.
— Вот, вот: кем введешь, тем они и будут. Сразу же надо объяснить: что — хорошо, что — плохо. Как в заповедях Господних: почитай родителей, не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не приноси ложного свидетельства, не пожелай жены или имущества ближнего твоего. Так и ты: обижать не стану, будете хорошо трудиться — будете в тепле, сытости и под моей защитой, но если что, то я человек воинский, к порядку и строгости приучен, так что, не взыщите! Сразу все и понятно: кто ты, кто они, бояться не надо, но лениться не дашь.
— Ага! И в пристройку!
— Нет! — Мишка с трудом сдержал улыбку. — Сначала расспроси. Кто они, как кого зовут, как раньше жили, что умеют… и прочее. Вот тебе заповедь вторая: интересуйся людьми, чем больше ты про них знаешь, тем легче ими управлять. Не жалей на это времени — окупится!
— Так наврать же может! — Усомнился Афоня.
— Смотря, как спрашивать. Был такой ученый мудрец… э-э иудей, Карнеги звали. Так он говорил, что для человека нет более интересной темы разговора, чем о нем самом. Вот и веди разговор о нем. А чтобы не врал, или не умалчивал — сомнение покажи. Не говори прямо, что врет, а так, усомнись слегка. Он горячиться начнет, доказывать, весь раскроется, а ты на ус мотай.
— Это как же? Ну, усомниться, да еще слегка?
— Да
— Да, Афоня, — подтвердил Илья — дети — разговор беспроигрышный. Михайла верно говорит.
— Угу, у меня в моровое поветрия дочка двухмесячная…
— Прости, Афанасий, — смутился Мишка — не знал я.
— Ничего, ты рассказывай. Интересно у тебя выходит. Умным был, видать, тот иудей… как его…
— Карнеги. В общем, к концу разговора, ты все должен знать. Какой работой их до пахоты занять, кого из детишек в теплую избу на ночь забирать надо, чему их учить придется, а что умеют. Сравнивай все время с собой и со своей жизнью, тогда легче понять будет. Не бойся, если и час с ними проговоришь, или больше, все на пользу. И всегда помни: если притвориться, что не очень веришь, человек начинает доказывать, объяснять — раскрывается весь.
— Понятно. Просто же все! — Преисполнился энтузиазма Афоня. — Я и не думал!
— Не управлял людьми, вот и не приходилось о таких вещах думать.
— Хе-хе. Можно подумать, ты управлял! — Подкусил Илья.
— У меня дед перед глазами, есть у кого учиться. Ну, и книги еще.
— Да, Корней Агеич… вот у кого научиться многому можно. Ну, ладно. Поговорили, привел я их в дом…
— Погоди, рано еще. — Остановил Афоню Мишка.
— Хе-хе. — Снова встрял Илья. — Афоня, ты так до лета домой не доберешься!
Мишка сделал вид, что не слышит и продолжил:
— Третья заповедь — твой вид. Понимаешь, слова — это еще не все, только малая часть. Гораздо больше мы друг другу говорим одеждой, осанкой, выражением лица, движениями рук. Из всего, что один человек до другого доносит, слова составляют меньше десятой части. Треть — это голос, а больше половины — лицо, руки, одежда и прочее.
Вот смотри: ты им с самого начала говоришь: "Я — Афанасий Романыч, ратник девятого десятка Ратнинской сотни". Но при этом придешь к ним пешком, просто одетый, без оружия. Получится: уши слышат одно, а глаза видят другое. Создается ощущение вранья.
Или ты приедешь к ним верхом, на поясе меч, из-под кожуха кольчуга видна. Совсем другое дело: слух и зрение говорят одно и то же, никаких сомнений нет. А еще, ты смотришь на наго сверху вниз — он в положении подчиненного. В одной руке повод, другая на рукояти меча лежит, или еще подбочениться можно. Сразу же другой вид.
И вообще: всегда будь опрятен и подтянут, не ходи распояской, грязным, неряшливым. Понимаешь, человеческий ум так устроен, что он все подмечает, даже если особо над этим не задумываться. Как бы это объяснить? Илья, ты мне поможешь?