Отрок
Шрифт:
"Ни хрена себе! А бабка-то — государственница! Дай ей силу, она такого шороху наведет, такую великую державу построит от моря до моря… Императрица! Екатерина Великая, не меньше! Только вот, бодливой корове, как говорится, Бог рогов не дал. А может, есть рога, или выращиваются?".
Нинея, похоже, сама смутилась собственной откровенности.
— Не ожидал?
— Да, нет, баба Нинея, что-то такое и должно быть. Рюриковичи и вправду слабеют, единство теряют, между собой грызутся. Если от прежних времен что-то осталось, есть соблазн
— Вот именно: "если осталось"… Ну, а если бы случилось, ты на чью сторону встал бы?
— Даже и думать о таком не хочу — крови-то сколько прольется! Да и не дадут нам между собой разобраться. Степь, Булгар, Ляхи, Нурманы, Угры, Царьград… Всех и не перечислишь. Обязательно попользуются, не устоим.
— А без крови как? Знаешь способ?
— Не знаю! Что ты от меня хочешь услышать? Чего вы все от меня хотите: ты, дед, Настена, Михаил?
"Клюнет или нет? Я же искренен, меня действительно это волнует, должна она это почувствовать!".
— Смотри-ка, захотел свое место в мире узнать! А не рано? Тебе же всего тринадцать.
— Меня к чему-то готовят, я хочу знать: к чему? С дедом все понятно, с Настеной, вроде бы, тоже, а отец Михаил, а ты?
— Мишаня, Мишаня… дите ты еще, хотя и умное. Ничего-то тебе непонятно, даже с дедом, а уж про остальных…
— Это как?
— А так. Чего ты думаешь дед боится?
— Что сотню добьют. Туровский князь не знает, на чью сторону мы встанем, если он от Киева отложиться вздумает. Ему легче нас угробить, чем постоянно оглядываться.
— И какой выход?
— Я думал: может под руку епископа отдаться? Церкви, чтоб на князей влиять, сила нужна.
— Это ты так думаешь, а дед?
— Не знаю.
— Он от ран оправился?
— Вроде бы получше стал, но нога-то новая не вырастет.
— Но в седле прочно держится?
— Да.
— А равноценная замена ему есть?
— Нет, даже и близко никого… Так ты думаешь, что он хочет на службу вернуться?
— Да, и вернуть его может только князь! Корней хочет тебя с братьями князю показать, чтоб тому понравилось, чтоб внимание обратил. Тогда можно будет намекнуть, что Киев далеко, а князь Вячеслав Владимирович Туровский близко, и верный человек во главе сотни ему будет полезен. Если бы Ярослав Святополчич был жив, то было бы проще — он твоего деда знал и ценил. Или если бы сын его Туровский стол унаследовал бы. Он твоего деда, тоже помнит. А нынешнего Туровского князя — сына Владимира Мономаха — надо чем-то привлечь, удивить, вот тебя с братьями и заставят разные диковинки показывать, смотри, мол, чему сотник Корней даже детей выучить способен! Понял теперь?
— Это что ж, я вроде ручного медведя у скоморохов получаюсь?
— А тебе жалко родному деду помочь?
— Да, нет, но обидно как-то… Хоть бы объяснил.
— А он и сам еще не знает.
— Как это не знает? Ты же сама только что сказала…
— А как он к князю попадет? Думаешь так просто его допустят?
— Может быть у него при княжьем дворе какие-то старые знакомые остались?
— И он до сих пор не воспользовался?
— Ну…
— За четыре-то года?
— Не за четыре — он всего год-полтора, как по-настоящему оправился.
— Не к кому твоему деду обращаться. Около князя — все чужие.
— Ну, хорошо, с дедом ты мне объяснила, а с остальными?
— Настена, думается, тебе правду сказала. Если что — ты Людмиле помочь должен будешь. Ко мне ее приводить не бойся, я не хуже Настены знаю, что с лекарками против их воли ничего делать нельзя. При случае, так и передай: Нинея только добра желает, ущерба Людмиле от меня никакого не будет, Светлые боги мне в том свидетели.
— Передам, да будет ли толк?
— Скорее всего, не будет, но все равно передай. А насчет этих… Как ты их назвал?
— Есть такая наука — евгеника. Ее адепты думают, что человеческую породу улучшить можно… Как бы это сказать? Ну, как со скотиной: слабым и дурным потомство производить не дают, а от сильных и… Не знаю я: как объяснить.
— Не тужься, поняла я. Глупость это.
— Но Юлька же…
— И все! Дальше нельзя! Ты слово «гармония» знаешь?
— Да, знаю, а причем здесь…
— А слепых видел когда-нибудь?
— Видел.
— Чем они от зрячих отличаются, кроме зрения?
— Пальцы у них чувствительные, слух острее, обоняние…
— Вот! Слепота — плата за улучшение других качеств. Даром ничего не бывает! Можно улучшать что-то одно, но от этого будет ухудшаться что-нибудь другое. Если понемногу — то не страшно, а если сильно… не бывает таких людей — не выживают они. Если ты так уж древних философов любишь, то вот тебе: не дано человекам божественную гармонию нарушить, наказание за это — смерть или безумие. Ты за Людмилой ничего такого странного не замечал?
— Нет, вроде бы, хотя… Знаешь, злая она, даже с матерью все время собачится, но больных это не касается, если она хочет, то может быть и ласковой и доброй. А в обычной жизни, чуть что, или язвит, или злится.
— Вот видишь, кроме своего дела, ей вся остальная жизнь не мила, это по-твоему как — хорошо?
— Работоголик.
— Что?
— Просто слово такое, означает, что человеку ничего, кроме его работы, не интересно.
— Теперь понимаешь, что дальше продолжать нельзя? Следующий шаг — безумие, а если ее ребенок светлый разум сохранит, то телесно уродом может оказаться. А какой из урода лекарь?
— Шестое поколение, это значит, что Юлькину родословную ведут уже больше ста лет. Ты знаешь, кто этим занимается?
— Конечно, чего ж тут не знать-то?
— Как их остановить?
— Никак.
— Что, такие сильные или далеко запрятались? На силу всегда другая сила найдется, а куда один человек добраться смог, туда и другой сможет! Баба Нинея, ну чего ты молчишь-то? Где они, кто? Время еще есть, Юльке еще не скоро пора рожать придет, я придумаю что-нибудь.
— Дите ты еще, Михайла. Сказок наслушался, злодея тебе подавай, которого найти и убить можно. А нету злодея! Про то, как персидский царь море велел плетьми выпороть, слыхал? Вот и ты так же.