Отряд
Шрифт:
Войдя в доставшийся в наследство от Черевина кабинет, Ширинкин махнул рукой на стул, а сам плюхнулся в кресло за своим рабочим столом.
– Давай без чинов, Тимофей Васильевич, и говорите, что Вам понадобится для расследования?
– Спасибо, Евгений Никифорович. Очень рад, что опять будем совместно работать. Тем более, чувствую себя вашим учеником, – как можно любезнее произнёс я.
– Я тоже рад, – ответил генерал, а потом заинтересованно спросил: «Про меня что-нибудь говорил?»
– Говорил, Евгений Никифорович. Очень недоволен государь результатами работы
– Понимаю всё, Тимофей Васильевич, только от этого не легче. Самое главное, действительно, никаких результатов. Как яд попал в пищу, так и не смогли установить, а работали опытные сотрудники, – Ширинкин как-то обречённо махнул рукой. – Так, что вам понадобится?
– Для начала ознакомиться со всеми материалами, что есть по этому делу, соответственно, материалы и место для работы. Желательно, подальше от чужих глаз.
– Вся информация, отчеты и прочее у меня здесь в сейфе. Соседняя комната по кухонному каре с отдельным входом свободна. В ней можете и расположиться. Там есть всё для работы и проживания. На первые дни хватит, а дальше определимся. По питанию я распоряжусь. Что ещё?
– Евгений Никифорович, а к расследованию уголовный сыск привлекали?
– Нет, только жандармов и судебных следователей, мои секретные агенты тоже работали. А что?
– Нужен хороший уголовный сыщик, желательно с периферии. Такой, я бы сказал, д’Артаньян от сыска, и ещё художник-портретист, который мог бы нарисовать лицо человека по словесному описанию.
Ширинкин подзавис от моей просьбы, а потом произнёс:
– Про такого художника ничего не могу сказать. Надо обращаться в Академию художеств, может быть и найдётся умелец. А уголовный сыщик зачем? Преступление-то по другой юрисдикции проходит.
– Евгений Никифорович, скажите мне, за свою службу вам сколько раз приходилось сталкиваться со смертельным отравлением?
– Ни разу, – быстро ответил генерал.
– Я думаю и офицеры корпуса жандармов, привлечённые к этому делу, тоже ни разу. Про следователей не скажу, но те обычно ведут расследование, имея на руках какие-то показания, улики, исследования. В нашем случае, кроме того, что для отравления использовался неизвестный яд растительного происхождения, и он находился в каком-то из блюд обеденного стола, больше ничего нет. Отсюда и отсутствие результатов. Ни ваши люди, ни жандармы, ни следователи не знают, что делать, потому что первые и вторые привыкли работать против революционеров-бомбистов, а третьи не имеют данных для своей работы. А здесь нужен специфический опыт, – я замолчал, прикидывая, что ещё попросить на первое время.
– Не со всеми вашими выводами согласен, но мысль интересная. Сегодня же созвонюсь с директором Департамента полиции и попрошу его подыскать, как вы сказали провинциального д’Артаньяна. Думаю, Сергей Эрастович не откажет в такой пустячной просьбе. Кстати, Вы знакомы с действительным статским советником
– Евгений Никифорович, давайте договоримся о следующем, – я сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями, потом продолжил. – Моё расследование секретное и осуществлять я его буду с задействованием минимального количества лиц: я, уголовный сыщик, художник и ещё три-четыре человека из секретной части Дворцовой полиции, с кем я работал в конвое цесаревича. Официальное расследование пускай идёт своим чередом. Его результаты буду получать только через Вас. Если надо будет для дела, ознакомлю с указом некоторых лиц из МВД и других министерств, изображая тупого офицера, которого император не понятно за что приблизил к себе и возвысил… Но реально всю картину следствия будут знать только мы с вами и государь.
Пока я говорил, улыбка постепенно сползала с лица главного охранника императора. Когда я закончил говорить, Ширинкин несколько секунд молчал, а потом торжественно произнёс:
– Спасибо, Тимофей Васильевич. Я этого не забуду. Вы даёте мне шанс реабилитировать себя в глазах императора.
– Не упустить бы этот шанс, Евгений Никифорович. Пятьдесят первый день идёт с момента отравления. Запросите ещё у шефа жандармов, ведётся ли наблюдение за слугами в Ливадии и местных, которые присутствовали во дворце во время отдыха императорской семьи, а сейчас отстранены от службы Его императорскому величеству.
– По столичным дворцовым слугам, сопровождавших августейшую семью, наблюдение ведётся силами секретной части дворцовой полиции и филеров городского охранного отделения, – генерал развёл руки в стороны. – Ничего. Все спокойно продолжают служить в Зимнем дворце. Резко разбогатевших нет. Подозрительных контактов не выявлено. Стараемся вести наблюдение круглосуточно, но народу не хватает.
«Значит, лазеечки имеются» – вновь щёлкнуло у меня в сознании. А Евгений Никифорович продолжал вещать.
– Теперь после разговора с вами, думаю, привлечь к наблюдению и филеров из уголовного сыска. Только, как с секретностью быть, – задумчиво произнёс Ширинкин и замолчал.
– Подписки о неразглашении, думаю, будет достаточно. Там народ работает сознательный. И пускай сыщики ещё свою агентуру потрясут на предмет того, что народ говорит о смерти императора, императрицы и его императорского высочества. Вдруг, какая интересная информация всплывёт, – «поставил» ещё одну задачу генералу, пока он замолчал. – А по местным слугам в Ливадийском дворце какая информация?
– По ним работают жандармские команды из Севастополя и Симферополя. Но тех слуг двадцать семь человек, а количество жандармов в командах вы знаете. Неделю назад прислали отчёт, что всё без изменений.
– Можно считать, что просто отписка и имитация бурной деятельности. Пускай привлекают ближайшие охранные и сыскные отделения. Надо срочно отработать всех слуг по-новому. Всё их нижнее бельё, фигурально выражаясь, изучить, вывернуть наизнанку и ещё раз изучить. И полные отчёты по каждому, – жёстко произнёс я.