Отсекая лишнее
Шрифт:
— Я что-то не понял сейчас? Вы хотели бы, чтоб я переохладился? Может вообще утонул, — с наигранной суровостью пошел в шуточное наступление Илья.
— Да при чем тут?.. Я вам не об этом! Вот, посмотрите, там еще люди купаются! Я вижу, как минимум троих! — она уперла руки в бока и покачала головой.
— О, кстати о людях! Спасибо за вашу озабоченность, но прошу меня извинить.
— Автобус отправляется через 15 минут.
— Так скоро?
— Мы ждали вас минут 30. Даже не представляю сколько вы пробыли в воде. Ведь около часа мы обедали в Аурнесхреппюре.
В другой ситуации, Илья очень удивился бы сказанному Сигрид, но сейчас он быстро скидывал вещи в рюкзак
Юки нигде не было видно. Илья внимательно посмотрел во все стороны. Вот были те самые японцы, сбившиеся в стайку, восхищенно переговаривающиеся и указывающие в сторону выходящих из воды редких храбрецов. Чуть поодаль от них, ближе к воде стояла парочка негров, встречающих своего только что вылезшего из океана товарища. Илья пошел вдоль берега. Наконец он увидел Юки. Девушка стояла в объятьях какой-то блондинки и шептала той что-то на ухо.
Пораженный увиденным, хакер смутился, расстроился, не поверил своим глазам и опешил. В каком именно порядке к нему пришли все эти чувства сказать было невозможно. Попытавшись собрать воедино стремительно разлетающиеся в разные стороны клочки шокированного естества, он поспешил отвести взгляд и принялся смотреть на океан. Смотреть насколько это было возможно отвлеченно и беспристрастно. Однако, любой, даже самый наивный ребенок при одном лишь взгляде на Илью, заключил бы, что в жизни этого дяди только что разыгралась самая настоящая трагедия.
Погода ухудшалась, дул сильный северный ветер. Влекомый им, со стороны горизонта к берегу приближался угрюмый грозовой фронт. От него дымной хмарью к морю протянулась пелена дождя. Волны многократно возросли, бежали наперегонки, сталкивались друг с другом, а после, в завершении своего бега, белой пеной разбивались об острые камни. Илья оглядел прибрежную зону. Слава богу, людей в бурлящем северном котле было не видно — все успели выбраться на сушу, заблаговременно до перемены настроения суровой стихии.
— Мистер Бельштейн, поспешите, автобус отправляется! — перекрикивая ветер, звала его Сигрид.
Илья обернулся на голос, покивал головой, а потом, не способный противостоять инстинктивному порыву, обернулся туда, где обнимались девушки. Юки будто бы только и ждала этого. Фрилансер сразу же попался в готовую ловушку ее лукавых глаз. Мгновение они смотрели друг на друга, потом Юки обняла свою подругу и жадно поцеловала. Блондинка в ответ запустила пальцы в черные волосы, а другой рукой скользнула под короткую юбку, прижимая японку к себе.
С выпученными глазами и открытым ртом Бельштейн еще какие-то секунды наблюдал за горячей сценой на холодном ветру, потом все-таки взял себя в руки, тряхнул головой, усмехнулся, что-то пробормотал под нос и быстрым шагом пошел к автобусу.
Глава 7. Шторм
Автобус свернул с широкой трассы, освещенной равноудаленными пятнами света от элегантных светло-серых фонарей. В воздухе пахло озоном, как перед приближающимся дождем, а там далеко, у горизонта, где клубились мглистые тучи, глухо перекатывались редкие громовые раскаты. Автобус с довольными, галдящими словно морские чайки, разномастными туристами, неторопливо катил к гостинице.
Настроение, высокое и звенящие, которым был наэлектризован Илья всего несколько часов назад, таяло как последние клочки чистого неба в подступавших со всех сторон серых тучах.
В прошлом, когда он был ощутимо моложе, хакер обязательно пустился бы
«Ах, ну вот опять это слово», — одергивал сам себя фрилансер.
«Почему неправильной то? Кто сказал? С чьей это такой авторитетнейшей точки зрения, сея ориентация вдруг оказалось неправильной?»
«Ну как?» — продолжал он крутить незримую ручку скрипучей шарманки у себя в голове, — «Ведь учили. В школе, дома… Мама с папой говорили, что надо семью, надо детей, традиции там, преемственность… А вот мир взял, да и наплевал на все это с высокой колокольни. Или может просто в очередной раз решил так пошутить, причем над всеми сразу? Над стареющим мной, которому в первый раз по-настоящему понравилась девушка, спустя оооочень долгое время; над этой девушкой, ведь она не такая как все и вынуждена жить с этим; да и над самим обществом в конце концов! Пусть оно думает, гадает как оно правильно и как подобает к этому всему относиться. Почвы для размышлений предостаточно! Сотни часов для разговоров на бесчисленных телешоу по всему миру и Гексабайты текста и видео в интернете».
Хакер любил на досуге поразмышлять над подобными вопросами, такими как: куда катиться весь этот чертов мир и как подобает жить в нем дальше. Его далеко еще не атрофированный, но и совсем не молодой уже разум, не всегда поспевал за трендами нового времени. Все это новое, непонятное, нелогичное, но при этом безудержно прогрессивное и толлерантное, часто ставило бедного компьютерщика в тупик. Много было им обдумано по данной теме, пропущено через себя. Одни и те же мысли, одни и те же вопросы… Однако сейчас, было в его голове, и кое-что новое. А точнее не было. И не было там изрядной части. Ведь безразличие вряд ли можно к чему-то прибавить, разве что только отнять.
Конечно, если безразличия становиться совсем уж много, тогда да — оно прибавляется. Точнее заменяет собой то, что раньше не давало покоя, раз за разом заставляя работать твою нейронную сеть. Оно стирает образы, делая их блеклыми, размытыми, а в процессе и полностью невидимыми, замещая вакуумом безучастия, мертвой пустотой. Вот и Бельштейн сейчас с некоторым удивлением отметил, что даже не огорчен по-настоящему, не расстроен.
Чувства мужчины, с прошествием лет становятся как голень тайского боксера — очень сложно пробиваемой. В принципе, конечно, это все та же голень — постарайся и пробьешь, смотря чем, но все равно она куда крепче среднестатистической. Дело тут, если уж продолжать аналогию, в количестве ударов, которые ты принимаешь. Один, второй, десятый… После недели кажется, что теперь ты инвалид и едва ли сможешь ходить как раньше. Но ты продолжаешь, и уже тренируешься год. И да, ты, конечно, чувствуешь каждый новый удар, отмечаешь его, тебе даже может быть больно, но уже не так. Твои чувства изменились, стали другими.