Отшельник Красного Рога. А.К. Толстой
Шрифт:
Личным мужеством и храбростью отличился молодой штабс-ротмистр. Но кроме ратных дел навсегда вошло к нему в душу как самое яркое впечатление славное людское содружество воинской семьи.
Ему сразу же пришлись по нраву старая казачья вольность и лихое удальство, храбрость, взаимовыручка и лукавая природная хитрость его новых друзей, окрашенная мягким малороссийским юмором. Так и казалось, что эти свойства — из песен и легенд, от их общего народного корня, от тех предков, что жили когда-то в вольной Запорожской Сечи.
Подражая старым казакам, Алексей поймал себя на том, что и сам стал ходить по земле особенно, вразвалку, избочась,
Нравились кочевой бивуачный быт, пахнущий горьковатым дымком, ловкая смётка, позволявшая казаку в любых условиях чувствовать себя на походе как дома — из пригоршни напиться, если надо, из ладони пообедать.
А какой пронзительной нотой трогала душу подхваченная сотнями голосов песня, когда снимались с ночлега, а впереди стелились неизвестные вёрсты: «Как на грече белый цвет опадае, любил казак дивчину — покидае...»
В такие минуты чудилось, что это вслед ему, юному, статному, голубоглазому кавалеристу, машут платочками и шлют воздушные поцелуи русские и белорусские, польские и немецкие девушки.
Много раз Алексей мог быть убит, особенно под Лейпцигом, когда он оказался в адъютантах начальника Главного штаба князя Петра Михайловича Волконского [5] . С его приказами и распоряжениями он метался с одного фланга на другой, от полка к полку, под градом пуль и в грохоте бомб. А когда смолкла война, его, блестяще владеющего среди прочих языков и немецким, определили старшим адъютантом к князю Николаю Григорьевичу Репнину, назначенному генерал-губернатором королевства Саксонского.
5
Волконский Пётр Михайлович (1776 — 1852) — русский государственный деятель, светлейший князь, генерал-фельдмаршал с 1843 г., участник Отечественной войны 1812 г. С 1826 г. министр императорского двора и уделов.
Граф внимал рассказу, казалось, рассеянно, время от времени беря со стола табакерку, на крышке которой с искусной миниатюры глядел амур, вертел её в пальцах, капризно поджав губы.
Лишь снова вспыхнул в глазах янтарь, когда Алексей, перескакивая с пятого на десятое, дошёл до своей поездки в Вену.
— Был перед тем удостоен звания члена российской императорской комиссии для сдачи дел по Саксонскому королевству и для приведения в порядок денежных счетов по сему королевству между Россиею и союзными державами? — спросил граф.
И когда Алексей утвердительно кивнул, уточнил:
— С докладом по сим заботам и посылал тебя князь Репнин в Вену к императору Александру?
— По сему поводу, а более, чтобы спасти доброе имя саксонского королевского банкира Фрегеля.
— Перестаньте насмешничать, Алексис, — оборвал граф. — Высочайшая аудиенция — и судьба какого-то немецкого или, того хуже, жидовского ростовщика... Какое отношение может иметь российский государь император к внутренним делам одного из германских королевств, тем более к чести или бесчестию иноземного банкира?
— Представьте, граф, сей как бы незначительный предмет и оказался причиной аудиенции у государя, — едва заметно ухмыльнулся рассказчик. — Дело в том, что у банкира
— А за укрывательство мошеннических денег — Сибирь! Не так ли? — вставил граф.
— То-то и оно! Поди докажи попавший в беду, что он выполнял приказание короля, хотя того и след простыл после поражения французов. Единственный, кто мог спасти беднягу, как рассудил князь Николай Григорьевич, — император Александр. Это ведь он, наш государь, подписал вердикт: за сокрытие фальшивых ассигнаций — ссылка. Ну и пришлось мне с бумагами князя мчаться сломя голову из Дрездена в Вену, чтобы получить всемилостивейшее прощение саксонскому финансисту. Но государь не только соизволил помиловать нарушителя закона, а просил передать ему похвалу за верность, с которою тот служил своему монарху.
— Видать, очень приятно Александру сохранять так полюбившийся его сердцу образ императора-ангела. Да и князь Репнин — известный либерал, — капризно произнёс граф. — Однако — Европа! Не у себя в России-матушке приходится бисер метать — перед своими не след расшаркиваться. Важно, что подумает и что скажет заграница. — И без перехода: — Граф Андрей как? Вот кто Европу покорил! Да не прекраснодушными жестами, а свершениями подлинного широкого сердца. Небось и сам Александр не пропускал балов, что давал граф Андрей. Вся Вена, чай, кружилась в его доме?
Видно было: знал и от князя Николая Григорьевича, и от других, что настоящим центром внимания и восхищения русского императорского двора и гостей из союзных держав, собравшихся после войны в столице Австрии, стал в дни открывшегося там конгресса дворец бывшего русского посла Андрея Кирилловича Разумовского [6] . Но приятно было в который раз услышать о заграничном житье-бытье родного брата, которого давно уже вся Вена чтила как своего и величала эрцгерцогом Андреасом.
6
Разумовский Андрей Кириллович (1752 — 1836) — граф. Младший брат А. К. Разумовского. С 1790 по 1799 г. российский посол в Австрии, потом отозван в Россию. И снова в 1801 — 1807 гг. направлен послом в Вену. В 1813 — 1814 гг. был советником императора Александра I на Венском конгрессе. До кончины своей оставался частным лицом в Вене. Был другом и покровителем Бетховена, Моцарта, Гайдна, которые посвящали ему свои произведения.
Только подумать — целых четыре десятка лет стеной стали между ними, братьями! Один — здесь, в столице Российской империи, в зените могущества, действительный тайный советник и камергер, министр народного просвещения, другой — там, за кордоном, отставленный, казалось, напрочь от русской службы, но сохранивший наперекор судьбе на новой родине всё своё влияние и могущество.
А ведь будто вчера это было — граф Алексей Кириллович вспомнил себя и Андрея в окружении других четырёх братьев в учебных классах на Десятой линии Васильевского острова, что открыл для своих детей и ближайших их сверстников из знатных семей отец — президент Академии наук Кирилл Григорьевич Разумовский.