Отшельник. (THE HERMIT)
Шрифт:
Я не пытался полностью разобраться в принципах, заложенных в эту систему. Некоторые из находящихся в этом зале разбираются во всем этом значительно лучше меня, и именно поэтому вы здесь и находитесь. Некоторые, кто исполняет здесь различные вспомогательные обязанности, знают меньше меня, и именно им адресованы мои разъяснения.
Вспомним, что для нас тоже существует что-то святое в жизни. Некоторые из вас могут относиться к этому туземцу с Земли просто как к лабораторному животному, но, как он уже показал, он обладает чувствами. Он обладает интеллектом и — запомните это хорошо — в данный момент
Некоторые из вас могут спросить: «Но как, набив это создание знаниями, можно спасти мир?» Мой ответ — его спасти нельзя.
Адмирал сделал драматическую паузу.
Я, естественно, не мог его видеть, но предполагал, что другие испытывают то же напряжение, которое переполняло меня. Выждав несколько секунд, он продолжал:
— Этот мир очень болен. МЫ хорошо знаем, как он болен. Хотя и не знаем, почему. Мы пытаемся это узнать. Первая наша задача — это осознать, что это болезненное состояние действительно существует, во-вторых, мы должны убедить живущих в нем людей, что они больны. В-третьих, мы должны внушить им желание вылечиться. В-четвертых, мы должны точно определить, в чем природа заболевания. В-пятых, мы должны разработать лекарство, и, в-шестых, мы должны убедить людей делать то, что поможет эффективному лечению.
Болезнь связана с аурой. Пока мы еще не можем определить, почему. Должен прийти другой, посланник из другого мира, — ибо может ли человек заметить недомогание своих слепых собратьев, если он тоже слеп?
Это замечание подействовало на меня, как удар. Оно мне показалось противоречащим всему, что он говорил: я был слепым, и тем не менее они выбрали именно меня для этой работы. Но нет, не меня: я должен стать только хранилищем каких-то знаний. Знаний, которые дадут возможность другому действовать в соответствии с заранее намеченным планом. Но Адмирал продолжал свою речь.
— Наш туземец, после того как мы его подготовим и закончим с ним свою работу, будет перенесен в такое место, где он сможет прожить очень долгую (для него) жизнь. Он не сможет умереть, пока не передаст свои знания. Благодаря годам слепоты и одиночества он приобретет внутренний покой и понимание того, что он должен многое сделать для своего мира. А теперь проверим в последний раз состояние туземца и начнем.
После этого началась сильная, хотя и довольно упорядоченная суета. Я ощущал мягкие движения вокруг себя. Мой стол схватили, подняли и понесли вперед. Опять послышалось знакомое звяканье, которое возникает при соприкосновении стекла с металлом. Главный Хирург подошел ко мне и прошептал:
— Как тебе сейчас?
Мне трудно было понять КАК я сейчас или ГДЕ я сейчас, поэтому я ответил:
— То, что я услышал, не могло способствовать тому, чтобы я лучше себя чувствовал. Но почему у меня до сих пор нет зрения? Как я смогу пережить все эти чудеса, если вы опять не дадите мне зрения?
— Не волнуйся, — прошептал он, стараясь меня успокоить, — все будет хорошо. В нужный момент ты будешь видеть самым наилучшим образом.
Он сделал паузу, прислушиваясь к реплике, которую кто-то бросил ему, проходя мимо, потом продолжал:
— Вот как это будет выглядеть: мы наденем тебе на голову что-то вроде шапки из проволочной сетки. Она будет казаться
Сначала ты почувствуешь странное и, возможно, неприятное покалывание, но это скоро пройдет, и ты больше не будешь испытывать никакого физического дискомфорта. Уверяю тебя, мы сделаем все возможное, чтобы ты чувствовал себя хорошо. Это имеет очень большое значение для всех нас. Мы все хотим, чтобы все прошло успешно: мы все слишком много теряем в случае неудачи.
— О да, — прошептал я, — но я могу потерять больше любого из вас: я могу потерять свою жизнь!
Главный Хирург остановился и повернулся в другую сторону:
— Сэр! — сказал он очень официальным тоном. — Я обследовал туземца и считаю, что он готов. Разрешите приступить?
— Разрешаю, — донесся степенный голос Адмирала. — Приступайте!
Послышался резкий щелчок и какое-то бормотание. Чьи-то руки схватили меня за шею и приподняли голову. Другие руки натянули на нее что-то, что показалось мне мешком из мягкой проволоки, который закрыл всю голову, лицо и грудную клетку. Потом раздались три странных отрывистых звука, и металлический мешок крепко затянули и привязали к моей шее. Руки удалились.
В то же время другие руки работали над ступнями моих ног. На них нанесли какой-то (Странный, скользкий, дурно пахнущий лосьон, а потом надели два металлических мешка. Я не привык, чтобы мои ноги были так стеснены» и это было, пожалуй, самым неприятным. Но мне ничего не оставалось делать. Атмосфера напряженного ожидания нарастала…
Внезапно старый отшельник, прервав свой рассказ, опрокинулся на спину. Молодой монах окаменел от ужаса и долго не мог прийти в себя, но очень скоро ощущение опасности заставило его действовать. Он быстро вскочил на ноги и принялся шарить под камнем в поисках спрятанного там лекарства, приготовленного как раз для такого случая.
Отвинтив крышку дрожащей рукой, он опустился перед старым человеком на колени и влил несколько капель через его ослабевшие губы. Очень осторожно, стараясь не пролить ни единой капли, он закрыл пузырек и положил его на место. Уложив голову отшельника себе на колени, юноша стал мягко поглаживать его виски.
Постепенно смертельная бледность стала отступать. Очень медленно старый отшельник начал приходить в сознание. Наконец он приподнял дрожащую руку и произнес:
— А-а, ты сделал все как надо, мой мальчик, ты сделал все как надо. Теперь я должен немного отдохнуть.
— Почтенный, — сказал молодой монах, — отдыхай, я приготовлю тебе горячий чай, у нас еще осталось немного сахара и масла.
Он заботливо положил под голову старца свое сложенное одеяло и поднялся.
— Я пойду вскипячу воду, — сказал он, поднимая жестянку, которая еще была наполовину заполнена водой.
Снаружи, в холодном предвечернем воздухе, было как-то странно думать о тех удивительных вещах, которые он услышал. Странно, потому что многое из этого казалось… ЗНАКОМЫМ. Знакомым, но забытым. Это было подобно пробуждению от сна, только память об этом времени устремилась назад, вместо того чтобы расплыться, как это обычно бывает после сна.