Отшельник

Седов Б. К.

– Мы люди привычные, живем обычно в лесу, в шалашах да палатках.

Я развел руками:

– Ну… Как скажете. А что насчет жалования?

– Насчет чего?
– переспросил молодой.

– Платить вам сколько?
– я уточнил вопрос.

Афанасий снова сморщился в улыбке и показал свои удивительные зубы.

– Сколько заплатишь, хозяин, столько и хорошо…

Тимур

остановил его жестом и сказал:

– Если ты мне, бездельнику, платишь пятеру, то положи им по штуке и горя знать не будешь.

Афанасий и Макар смотрели на нас с таким выражением, будто мы разговаривали на иврите. Похоже было, что они настолько далеки от цивилизации, что самый обычный городской жаргон был для них китайской грамотой.

Они ничего не поняли.

– М-да… Ладно…

Я посмотрел на Тимура, и он кивнул мне, как бы сказав - давай, не менжуйся, я дело говорю!

– Значит, вы берете на себя все хозяйство?

– Мы люди привычные, - ответил Афанасий.

– А также наблюдение за окрестностями, - вставил Тимур.

– Да, и за тайгой смотреть будем, - кивнул Афанасий.

– Ладно… - я посмотрел на Тимура, - я буду платить вам по… по тридцать тысяч рублей в месяц.

– По сколько?!
– оба следопыта уставились на меня так, будто я пообещал им выдавать каждую неделю по «Боингу».

– Тридцать тысяч рублей каждому. Каждый месяц. Этого хватит?

– Хватит, хозяин, хватит!

Индейцы изумленно переглянулись.

– Вот и хорошо, - я встал и потянулся, - идите в свой вигвам и устраивайтесь.

– Куда идти?
– молодой Макар непонимающе посмотрел на меня.

– В ваш новый дом, - и я указал на сарай.

Афанасий и Макар поднялись со скамьи и я сказал:

– Меня зовут Майкл.

– Майкл… - Афанасий поднял брови, - не знаю такого имени…

– Теперь знаешь, - ответил я, - можете идти.

Следопыты удалились, а Тимур пихнул меня локтем в бок и сказал:

– Ну, что я говорил? Теперь ты, как у Христа за пазухой. Я обеспечиваю связи с цивилизацией, а они - с природой. Ты доволен?

Я пожал плечами и ответил:

– Теоретически доволен, а практически - посмотрим.

– Посмотрим… - Тимур фыркнул, - да за такой подарок с тебя бутылка, и не одна!

– Кстати, насчет бутылки. Ты сказал, что они не пьют и не курят. А у меня почему-то за всю жизнь сложилось такое впечатление, что все эти чингачгуки и прочие ханты-манси - алкаши от рождения.

– Все верно, - Тимур кивнул, -

у этой расы предрасположенность. Как первый стакан выпьет, так и готов. Алкоголик на всю оставшуюся жизнь. Но эти двое - они верующие, поэтому…

– Верующие?

– Ага. Гремучая смесь русского православия с ихним остятским язычеством. Все эти их духи - кули, менки, тонхи…

– Да ты, гляжу, человек осведомленный… Удивительные дела творятся на земле!

– Во-во, - Тимур нахмурился, вспоминая, на чем остановился, - о чем это я… Ага! Так вот, они не пьют и не курят не только из религиозных соображений, но в основном потому, что спиртное и табак отбивают чутье. Они же таежники, и чутье это у них просто звериное. Не то, что у тех охотничков, которые после каждого заваленного зайца ящик водки сжирают. Эти - настоящие ребята. Ну, сам увидишь.

– Ладно, посмотрим, - я взглянул на сарай, в котором скрылись мои индейцы, - а как насчет похавать? Я тут рыбу приготовил, пока тебя не было.

– Пожрать - это святое, - с благоговением ответил Тимур, - давай твою рыбу. И мы пошли в дом.

* * *

Село Ореховое называлось так потому, что богаты были те места кедровым орехом. Уже триста лет его жители кормились тем, что помимо ловли зверя и сбора всяких грибов-ягод подчищали и старинный кедровник. Было в селе три десятка домов, жили селяне не богато, но и на бедность не жаловались - в общем, вели они обычную натуральную жизнь и не тужили. Это могло продолжаться еще сто лет, или пятьсот, или тысячу, но вот однажды все изменилось.

Петлявшая по тайге дорога, которая раньше не знала ничего, кроме лошадиных копыт и тележных колес, да еще санных полозьев в зимнюю пору, вдруг промялась под тяжелыми колесами мощных грузовиков. Разорвали ее ржавые железные траки гусеничных машин, и стала древняя, ласковая к стопам лесных путников дорога извилистой распоротой раной, наполнилась грязью, как гнилой кровью, а те, кто убил ее, только смеялись и бросали на обочины пустые бутылки и сальные обертки.

В тайге завыли бензопилы, железными дятлами застучали топоры, и вековые кедры со стоном и скрипом начали валиться на землю, цепляясь ветвями за еще стоящих собратьев. Но тысячепудовая тяжесть старых могучих деревьев ломала сучья, и кедр умирал. А потом и те, на которых он хотел опереться, ложились рядом с ним, а на земле уже ждали полупьяные люди с рулетками, и дерево, только что шумевшее ветвями в вышине, превращалось в неподвижную и мертвую древесину.

На огромной делянке, где громоздились штабеля свежерезаного леса, настала тишина. Рабочий день закончился, и лесорубы, которым было все равно, что рубить и что губить, потянулись к походной кухне. Котел военного образца, установленный на четырехколесном шасси, находился на самом краю делянки, и над этим котлом поднимался ароматный пар. Кормежка для лесорубов варилась прямо здесь, в лесу; здесь же они и жили, в обычных четырехместных палатках.

Еда была простой, но сытной. Редкие звери, которые еще не убежали с обжитых мест, принюхивались к незнакомому запаху гречневой каши с тушенкой, который смешивался с резкой бензиновой вонью и пугающим духом давно не мытых человеческих тел.