Отстрел невест
Шрифт:
– Завтра пятница, – осевшим голосом поправил я.
– Это что ж, не будет погрома, значит?
– Будет! Но не Шмулинсону… Бабуля! Это всё из-за вас… Я ведь хотел его уволить?! Хотел, да?! Где он тут…
– Не шебуршись, Никитушка, – самым медовым тоном, успокаивая меня, как ребёнка, протянула Яга. – Утро вечера мудреней будет… Завтра на зореньке и возьмём его, тёпленького. Заодно и погром посмотрим. А то что ж, до таких лет дожила, а ни одного погрома самолично не видела? Нехорошо так-то…
Полночи я провалялся, представляя, какое гневное и нелицеприятное письмо я отправлю с утра
– Никитушка-а! – Ласковый бабкин голос пробился ко мне, хотя спал я, укрывшись с головой. – Вставай, касатик, завтрак на столе.
– Ммр-р…хрр… – невнятно ответил я, за окном едва розовеет, под одеялом тепло, и ни малейшего желания куда-то мотылять спозаранок.
– Ну вставай, вставай ужо, участковый, – ещё ласковее уговаривала Яга. – А то, не ровён час, весь погром проспишь…
– Бабушка, – мгновенно вскинулся я, всё вспомнив и осознав. – Ну скажите на милость, вот за что он так с нами? Он же знает, мерзавец, что у меня дел и без его погрома хоть удавись. Подождать не мог, да?
– Кто ж его, олуха царя небесного, разберёт… – примирительно улыбнулась Яга. – Видать, совсем невтерпёж, а может, и неспроста он энто дело затеял. У Митеньки нашего голова шибко варит, за всем и не уследишь. Гляди в оба, он ещё себя в работе секретной как пить дать проявит!
– Вы издеваетесь?
– Шучу, касатик, а это у нас покуда дело неподсудное. Однако и ты вставай давай, личико своё белое умой да при параде полном вниз спускайся – я тебя, добра молодца, завтраком потчевать буду.
Минут десять я затратил на всё про всё, за что и получил полную миску рассыпчатой гречневой каши с топлёным маслом и курятиной. Яга, как обычно, почти ничего не ела. Диета у неё идеальная, продуктов потребляет минимум, стройная, словно берёзка, а шустрая-а-а… Бабкиной энергии, в её годы, на десяток молодых с запасом хватит. Честное слово, я устаю в два раза быстрее…
– Никитушка, а ить весёлая зима у нас в этот год вытанцовывается. Обычно-то как – от первого снежку и до весенней травки на санях с горки ездят, баб снеговых катают, ну разве ещё снежками друг дружке морды мылят. Нет, праздники зимние, само собой, шумно да весело проходят. А тока нет того подъёму душевного, как опосля хоккея твого! Хоть и не люблю я его, прости господи, а душу греет… Или же вон дела наши милицейские, как ни верти, а всё время коротают. Митенька, опять же, скучать не даёт…
– Это точно, без этого массовика-затейника Лукошкино бы просто зачахло, – встал я. – Не захваливайте его раньше времени, бабуля, ещё неизвестно, понравится ли вам погром?
– И то верно, соколик, – честно признала Яга. – Ну дык пошли, что ль, посмотрим…
Мы и пошли. Погодка на улице – загляденье! Морозец лёгкий, снег под каблуком хрустит, как
– О, и ви тоже пришли смотреть на свежий погром? Я таки рад в вас видеть милицию, которая меня бережёт! Встаньте вот здесь, у крыльца, отсюда будет лучше видно.
– Не волнуйтесь, Абрам Моисеевич, – сурово козырнул я, – Еремеев с молодцами уже прибыл, мы никому не позволим тронуть вас хотя бы пальцем!
– Та ви шо?! Ви шо? – вытаращилась на меня поражённая жертва антисемитизма. – Люди собрались, лучшие места занимали ещё с вечера, а ви хотите всё отменить?!
– Минуточку, может, я чего-то недопонимаю…
– Мой дорогой Никита Иванович, ви человек молодой, и душа у вас открытая. Вислушайте меня, старого, больного еврея, вам это будет полезно на будущее… Ви думате, у меня это первый погром? Ха! Да я встречал свой первый погром ещё в пять лет! Мне было очень весело, но мама просила: «Абраша, плачь! Абраша, плачь, тебе говорят! Это традиция! Видишь, люди стараются, а ты портишь им праздник…» С тех пор я пережил шесть погромов, это будет седьмой. Моя Сара всю ночь репетировала с детьми жалостливые крики. Если не дать им выступить, они похоронят в себе актёров! Дайте мне слово, шо ви не будете их разочаровывать.
– Буду! – неожиданно обозлился я. – Вы мне тут демагогию не разводите! Погром – это нарушение общественного порядка, и я, как представитель власти, никому…
– Никитушка, глянь-кось, Митька наш с казаками пожаловал!
Я обернулся, костлявый палец Яги обличающе указывал на пёструю группу празднично одетых всадников. Их было немного – всего пятеро, включая нашего остолопа. Запорожцы неуверенно мялись в сёдлах, словно не зная, чего от них ждут. Народ, плотными рядами заполонивший всю улицу, разинув рты, следил за каждым их движением. Погромов до этого у нас не было, так что никто не знал, с чего начинать… Митька, узревший за спиной ростовщика меня и Ягу, явно перепугался, затравленно озираясь, начал по шапкам пересчитывать еремеевских стрельцов. Насчитал около двух десятков и приуныл окончательно. В этот момент к запорожцам на гнедой кобыле неспешно подъехал атаман Чорный. Свысока оглядев пожимающих плечами подчинённых, он хмыкнул, закрутил усы, бросил поводья одному из казаков и грузно сполз с седла:
– Здоровеньки булы, пане сыскной воевода! А шо цэ туточки твориться?
– А это погром! – с широкой улыбкой и сдвинутыми бровями объявил я. – Ваши парни решили устроить антиобщественную акцию на территории вверенного мне участка. Вы не слышали?
– Чув, потому и прыйшов, – кисло поморщился полковник. – Гей! Мордашко, Нахапнюк, Шмалько, Безрук, а ну, шо вы тут за гвалт зробыть выришилы?!
– Та ничого, пане отаманэ! – слаженным хором откликнулись все четверо. – То он баламут кацапський нас поутру нагнав. Казав, нибы тут погром який-то буде…