Отступники
Шрифт:
Я взял себя в руки. Никто меня отсюда не гнал. Вот сейчас я медленно встану. Медленно разденусь. Рассмеюсь. А потом так же медленно объясню ей, что это была… Что? Так никто не шутит.
Я медленно встал. И медленно побрел к окну.
Она сидела, закрыв лицо побелевшими пальцами, и беззвучно подрагивала. У нее на глазах только что мучительно умер Престон Имара от’Крипп. Он вдруг взревел искаженным от боли голосом, выкатил невидящие глаза, и испарился. Больше она никогда его не видела.
Я неверной рукой распахнул окно и выбрался на выступ.
— Не уходи, — это могло быть сказано ее дрожащими губами, и выдумано мной лично. Я не решился
Глава 3
Мыло и веревка
«Я много думал о том, как же происходят в голове человека такие страшные преступления против морали и Зверя. Против здорового мышления. И пришел к выводу, что разум человека — это изначально глупость, потому что мы не можем объяснить даже то, как мысли появляются в нашей голове. Что уж говорить о том, чтобы править ими?!» Выписка из Четвертого Тома Ереси
Живущий лес стоял сплошной стеной, густой и непроходимый, с единой колыхающейся кроной. Деревья леса были горды и могучи, с толстой красноватой корой, обширными ветвями и неохватными стволами. Авторитет гордился этим лесом. В нем изыскивалось новое зверье для армии и промышленности, дарами этого леса кормились и бедняки и мой папаша. Древесиной снабжался флот и зодчество.
Лес этот окружал Гигану естественной преградой вторжению извне и помнил еще великие страдания армий Соленых варваров, которые форсировали его с такими изничтожающими потерями, что городу каждый раз удавалось выдержать и отбросить осады. Ни одно орудие не могло достичь растущих и крепнущих стен, кавалерия тонула в болотах, пехота неизменно травилась грибами и ягодами, которые не умела классифицировать, исходила поносом или умирала от газовой гангрены. Пожиралась диким зверьем.
В общем, это был хороший лес по меркам Авторитета в целом. Но только в общем.
Была одна маленькая частность.
Я подбросил икры хлопышей в костер, и прикрыл глаза ладонью. Скачущий свет долго играл тенями по округе, разрываясь и стрекоча. Вокруг меня лежали затопленные темнотой равнины Предлесья, ноздреватые от нор сусликов, и закупоренных змеиных логовищ.
Я ногой подкатил к себе пустой пивной бочонок, поставил его на попа и сел, размышляя о долге, чести и красивых словах, их сопровождающих.
Рем, когда я раскрыл ему свое прошлое, долго таращился на меня в явном затруднении, выскребывая крошки из-за замасленного воротника. Мне сперва показалось, что он не понял сути моих переживаний, но Рем просто не мог говорить, не выскребя, первоначально, крошек из-за воротника. Поэтому я не сразу догадался, что он начал комментировать мой рассказ.
И каково было мое удивление, когда комментарии эти не обернулись общими бельевыми шутками и шутками индивидуальными, оскорбительными, в мой адрес. Рем неожиданно заявил, что эгоизм он не воспринимает как нечто имеющее собственный морально-этический вес, так как эгоизм неотделим от любого живого существа и, особенно, от разумных животных. А потому ненаказуем. А девка эта… как ее… Вельвет, сама только и думала, как бы ко времени занять пост попристижней, и плевать оттуда на всех, поигрывая золоченными иглами. Все это было ясно как дважды два. Я, Престон, был, в данном случае, хорошо объясним и доступен для понимания со стороны Рема. Милосердие — оно полезно для здоровья. И Рем почесал спину, между
Мимо меня пролетел туго набитый вещмешок и, глухо звякнув, кувыркнулся в траве. Вслед за мешком появился Рем, похожий на Оберунского дикаря-шамана в день низложения богов. Бренча и позвякивая зловещими аксессуарами из костей, серебра и глины, Рем, не глядя в мою сторону, присел поближе к огню. В его руках появилась кубической формы книга, которую он принялся изучать, удерживая при этом вверх ногами.
Мне стало интересно.
— А мне ты что-нибудь оставил?
— А как же, — Рем мрачно пролистал несколько страниц. — Я оставил тебе надежду Престон. У меня надежды никакой нет, поэтому я выбрал сушеные крысьи потроха на веревочке. Мерзость, — сообщил он.
— Спасибо, Рем.
— Это слово ранит меня как нож, — проговорил Рем, открывая и закрывая книгу. — Его придумали жалкие люди, не способные отплатить лучше… Ты рано радуешься. Престон, я уверен, что до башни мы не доберемся. Это единственная змеева причина, по которой я здесь. Учти это. Мне просто очень хочется увидеть, как именно ты будешь убегать от своей идеи. С причитаниями, навалив в штаны, или же молча, вынося полезный и жизнеутверждающий урок. Я знавал одного храмовника, так тот прославился тем, что из каждого своего похода за славой выносил полезный урок. Он убегал от всех. От бандитов, мародеров, чудовищ, зверей, пиратов, стражников, пьяных лесорубов и даже от веселящихся шлюх. Но каждый раз, простирывая свои портки, он говорил товарищам, что вынес очередной важный урок, и все ему сходило с рук, потому что опыт важнейшая штука в жизни.
— Ты это к чему? — спросил я, улыбаясь.
— К тому, что не затравлю тебя насмерть, если ты облажаешься, — объяснил Рем. — Хотя, может быть и затравлю.
— А что потом стало с этим паладином, господин Рем? — спросил я учтиво.
— Помер, — сообщил сухолюд небрежно. — Нарвался на некуморка и не успел убежать. Но умер не от когтей, а от страха. Некуморк его не тронул, потому что парень смердел как дыра в полу. Да… В башню мы, конечно, не в жизнь не попадем, но попытаемся, что бы ни одна шерстяная вша не смела сказать, что Рем Тан-Тарен не любит новых впечатлений. Чего ты скалишься? А? Тебе смешнее, чем мне?
— Переверни книгу.
— Что-что? — переспросил сухолюд высокомерно.
— Рем, что это вообще за книга?
— Это записи моей матушки, — сообщил Рем со значением и какой-то поразительно нехарактерной для него ноткой в голосе. — Ты знаешь, кто была моя матушка?
— Вероятно менадинка. Хотя… Ты как-то говорил, что тебя снесла драконовая цапля.
— Это по геральдике и по официальной родовой легенде, — возразил Рем нетерпеливо и с раздражением. — Так кем была моя матушка?
— Достойной женщиной.
— Много более достойной, чем ты, беглый аристократишка, представляешь. Но сверх того она была еще и ведуньей… С ней даже говорила раса Первенцев.
— Серьезно? — предвосхищено шевельнулся я.
— Если б она была здесь, она бы тебе ответила на их языке, — со снисходительной терпимостью сказал Рем. — А ты знаешь, как Первенцы умеют общаться через голову?
— Ментокинез?
— Я не название спрашиваю.
— Это все наши завистливые домыслы, — я пожал плечами. — По канонам Первенцы могут управлять Светозверем, но мы этого ни увидеть, ни понять не сможем. Первенцы вроде бы просто мысленно обращаются друг к другу и слова выкристаллизовываются у них в сознании в виде образов.