Отсюда - туда
Шрифт:
Быть Таким, единственным во вселенной: я будто прислушивался к миру, ожидая встречи с самим собой.
Ночь мы прошлялись по дискотекам, разглядывая танцующих. Перкинс хотел мне что-то растолковать, но музыка играла слишком громко. Пришлось молча сидеть в полутьме. Перкинс пил бренди. Иногда рыгал. Один из танцующих походил на конькобежца. Скользил он очень красиво; смотреть на него доставляло нам радость, как глухим, которые догадываются о чем-то по жестам. Под ногами его прямо так и видишь
Муха кружила по комнате. Сначала летела от окна ко мне, потом обратно к окну. Казалось, она ищет дорогу, но дороги не было, она ее не находила.
Утром я сразу поехал в универмаг. День был осенний, солнце расплывчатым желтком висело в тумане. Все выглядело таким сонным. Мотоцикл мой погромыхивал. Дворники уже сгребали с улиц листву. Сгребали.
Вспомнился садик того универсама, где весенний ветер шевелил бумажные ветви деревьев: я долго сидел на бортике бассейна, плескал рукой в воде. Как мысль и нереальное превращает в реальность.
Какой-то малыш потерял родителей, звал их. Заглянул ему в лицо. Разглядел его. Можно ли так разглядывать человека?
Малыш побежал куда-то между прилавками. Скрылся из виду. Музыка в универмаге оглушила меня.
Сначала я, как обычно, прошелся по всем отделам и купил кое-какую мелочь. Меня несло по течению. Продавщица попыталась мне что-то предложить.
— Нет, спасибо, — сказал я, — видите ли…
Я улыбался. И меня не удивило, что продавщица отнеслась ко мне с полным пониманием.
Позвони же. Наконец я вспомнил, зачем пришел сюда. Вошел в кабину и набрал свои номера. Потом поменял кабину и набрал другую серию номеров. Третья серия довершила дело.
Какое-то время мне пришлось погулять по коридору, потому что туалет был занят. Потом наконец оттуда вышел мужчина: наклонив голову, он застегивал брюки. В кабинке стоял еще его запах, когда я вошел. Снова вспомнился сухонький старичок и как он умер в «Баии».
Почему у него был такой вид, будто он просит прощения? Разве не должно было быть наоборот? Чтобы прощали те, кто уходит в мир иной?
Из перехода смутно доносилась эстрадная музыка. Работал я быстро. Было одиннадцать. Наверху играли куранты. Кто-то должен был закрутить пружину, чтобы они играли. Как та шарманка. Впереди были движущиеся фигурки, которые молча смеялись. Когда я вышел, то увидел двух девушек, они на полном серьезе танцевали под бой курантов.
Седло на моем мотоцикле замечательно нагрелось на солнце. Пакет я засунул под куртку. Чувствовал его во время езды. Какая-то женщина вихляла бедрами на тротуаре. За ней виднелся рекламный щит.
Не ожидал, наверное, сказала женщина.
Нет, сказал я, что да, то да.
Съехал под мост, в туннель. Над ним виднелся рекламный плакат. Превозносили какой-то сорт пива. Висели флажки.
Как, вскипая, сверкает и улыбается море! Как наваливаются на остров волны! А ведь я был там когда-то. Как скачет по воде галька! Как звенит! Звук идет из глубин Прошлого. Звенит. Прислушайся! Слышишь?
— Раз уж мы не можем надеяться на прошлое, — сказал я женщине, — нам остается только будущее.
— А разве у нас есть будущее? — спросила она. — Разве оно разрешено нам?
Грузовик перегнал меня. Немного качнуло порывом ветра. Стояла жара. Раскаленные городские крыши под солнцем. Скопления людей в домах и башнях. Светофор, рассекающий поток машин.
Мужчина уже ждал на углу, у магазина. Как условлено, он разлядывал телевизоры на витрине. Но я заметил, что он занят и другим: стоял так, чтобы в зеркале можно было разглядывать прохожих. Трюк был до того стар, что я невольно засмеялся.
Я быстро подошел с другой стороны, обменялся с ним, зашел за угол, потом вернулся в магазин. Некоторое время слушал пластинки в отделе музыкальных товаров. В кабине пересчитал деньги, которые от него получил. Купил несколько пластинок и вышел из магазина. Мне нравилось, что вокруг было много людей с точно такими же магазинными пакетами, как у меня.
До вечера я разъезжал по делу; потом поехал к Итальянцу. Перкинс уже был здесь, и мы стали пересчитывать деньги. Итальянец, согнувшись над столом, смотрел на наши руки. Свою долю он тут же засунул в коробку под диваном.
— Она приносит счастье, — сказал он, и мы засмеялись. Смех, однако, был незлой. Ведь почти трогательно видеть людей, у которых есть привычки, свойства. Мы смеялись, а Итальянец радостно скакал вокруг стола.
Итальянец носил майку в бело-голубую полоску. Голова и руки странно выныривали из нее, потому что в темноте она загадочно белела. Мы вышли из дома. Итальянец позвонил девушке, и она пришла. Вокруг лампы кружили ночные насекомые. Ночь была беззвездная, сделанная из одной мягкой темноты. Мы сидели за столом и пили. Итальянец целовал девушку. Временами мы принимались смеяться, потому что становилось страшно. Итальянец вдруг вскочил, схватил какую-то промасленную тряпку, обмотал ею голову. Вышел из освещенного круга в темноту и превратился в странного зверя. Зверь был ранен и на наших глазах умирал.
— Это для тебя, — сказал Перкинс. И показал нож, который купил. Нож был автоматический, с пятидюймовым лезвием. Вдоль тупой стороны тянулся глубокий желобок. Перкинс бросил нож в дверь, и он, вонзившись, закачался.
— Я волк, — закричал Итальянец, снова поднявшись.
— Мы знаем, — сказал я, — помним.
Перкинс принес несколько гроздей бузины и подавил ягоды. Кашица сильно пахла. Перкинс вылизал ее. Выпили. Кашица издавала сладкий запах. Я лизнул. Мы продолжали пить, а Итальянец с девушкой тем временем ушли в дом. Когда они заперлись, я встал, прижался лицом к окну и заглянул в комнату.