Оттенки страсти

Картленд Барбара

Отец и дочь и вправду были очень похожи. Но красота отца была мужественной, свидетельствовала о силе его характера, а потому привлекала не только женские, но и мужские сердца. А Мона с ее утонченной хрупкостью и изысканностью казалась почти неземным созданием.

– Ну, как поживают твои избиратели? – поинтересовалась она у отца несколько шутливым тоном.

– Живут себе в мире и согласии, – серьезно ответил отец. – А вот страна, напротив, просто в ужасном положении. И самое обидное, что представители правящего класса пальцем о палец не ударили, чтобы изменить что-то в лучшую сторону. По правде говоря, мы просто на краю бездны и в любой момент можем рухнуть

в пропасть. Но высшее общество категорически отказывается понимать реальность этой угрозы. Для людей света приемы, коктейль-пати и всякого рода сплетни и скандалы много важнее, чем благосостояние страны.

У Моны невольно всплыла перед глазами картина, которую она недавно наблюдала в гостиной матери. Все эти разодетые женщины и их туповатые молодые кавалеры. Есть от чего прийти в негодование. Горечь, звучавшая в словах отца, была ей вполне понятна. Но так всегда бывает с теми, кто хочет добра своим ближним. Нет пророка в своем отечестве. Так было и – увы! – так есть.

Часы пробили восемь, и Мона испуганно подхватилась со своего места.

– Ой, совсем забыла! Мы же приглашены на ужин в половине девятого. Мне надо бежать. До свидания, папочка!

Она запечатлела легкий, как дуновение ветерка, поцелуй на лбу отца и буквально выбежала из кабинета.

– Аннет! – крикнула она прямо с порога. – Скорей приготовь мне ванну. Я еду на танцевальный вечер. Правда, здорово?

Пока Аннет хлопотала в ванной, Мона подошла к окну и бросила взгляд на городскую площадь, залитую вечерними огнями. Лицо ее снова стало серьезным и даже слегка печальным

«А ведь Сэлли права, – подумала она, стряхивая с себя наваждение невеселых мыслей, – надо самой строить свою жизнь, и так, как это хочется мне».

Глава 3

Как описать впечатления молоденькой девушки, которую впервые вывезли в свет? И что такое светская жизнь? Она так похожа на короткую жизнь бабочек, порхающих в золотом мареве солнечного света. Но стоит повеять ледяному ветру светского остракизма, и наши бабочки мгновенно складывают свои разноцветные ажурные крылышки и гибнут, не замеченные никем.

Первые недели, проведенные в Лондоне, запомнились Моне лишь отдельными фрагментами. Приемы, балы, пати и встречи сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой, сливаясь в нескончаемый поток какого-то лихорадочного веселья и удовольствий. Кажется, ее дебют в свете наделал много шума, но Моне, смотревшей на происходящее как бы со стороны, казалось, что кто-то просто крутит перед ней кинопленку со сказочным фильмом. Однако кадры мелькают с такой быстротой, что она не успевает разобрать ни слова из того, что ей говорят, или запомнить выражение лиц тех, с кем она разговаривает.

Впрочем, какое вообще имеет значение отдельный человек во всех этих великосветских гостиных? Множество людей приходят и уходят незамеченными. Все вокруг заняты поисками острых ощущений, осязаемых удовольствий, словно пытаются остановить неумолимый ход времени. Как все это странно и как не похоже на ее прежнюю жизнь.

Но мало-помалу и вещи, и люди стали приобретать реальные очертания. Мона обвыклась в новом для себя окружении и уже более не приходила в ужас, сталкиваясь с откровенной ложью или возмутительной наглостью. Не то, чтобы она осуждала тех, кто лгал или вел себя недостойно, или ее шокировало чье-то откровенно вызывающее поведение. С ее-то чистой душой, исполненной любви ко всем и вся, она везде и всюду готова была видеть и замечать лишь прекрасное и доброе.

Первое приглашение на танец,

первый поцелуй, маленькие триумфы и мелкие огорчения, все это проносилось мимо нее, словно облака, гонимые ветром. Глядь, а небесная лазурь снова уже безоблачно ясна. И все-таки Мона смутно догадывалась, что душа ее переполнена нерастраченными чувствами. Пока они спят, не разбуженные никем. Но в один прекрасный день, думалось ей, эти чувства выплеснутся наружу, и тогда обманчивое спокойствие, в котором якобы пребывает ее душа, окажется всего лишь кратким затишьем перед бурей.

Лондон влек к себе Мону не меньше, чем насыщенная светская жизнь, в которую она окунулась с головой. Шумный Сити с запруженными автомобилями улицами представлялся ей чем-то вроде большого мотора, приводившего в движение какую-то огромную невидимую фабрику. В конце концов, разве не здесь ковалось благосостояние обитателей Парк-Лейн или Белгрейв-сквер и создавалось все то, что необходимо для их сладкой жизни? А Бонд-стрит с бесконечной чередой шикарных магазинов, изобилием разнообразных товаров, способных свести с ума любую женщину? Ведь, как известно, женщины, особенно западные, никогда не бывают до конца удовлетворены тем, что имеют. Им всегда хочется чего-то новенького, свеженького, не такого, как у всех. Платья, наряды, украшения! Все новые, и новые, и новые. А потом в один прекрасный день оказывается, что только это и составляет истинный смысл их существования: платья, наряды, украшения. Их взгляд не скользнет выше новой шляпки на голове соседки. Шляпку-то они заметят, а вот солнечный лучик, скользящий по траве, или радугу, раскрасившую полнеба, – нет. Они безжалостно растопчут хрупкую фиалку, чтобы не ступить ненароком в грязь и не испачкать новые туфли. И с легкостью откажутся от радостей материнства, только бы не испортить фигуры. И примеры можно множить и множить.

Впрочем, пресыщенные удовольствиями обитательницы Мейфер – это еще не весь Лондон. Да и сам этот фешенебельный район, раскинувшийся по берегам Темзы, тоже разительно отличается от остальной части города. Сиреневатый туман, стелющийся над рекой в утренние часы, переливающаяся всеми цветами иллюминация ночных улиц. А первые солнечные лучи, снопами разноцветных искр вспыхивающие в окнах верхних этажей, подсвечивающие башенные шпили, льющиеся откуда-то сверху на триумфальную арку, а оттуда уже сплошным потоком устремляющиеся по широкой улице Мэлл прямо к Букингемскому дворцу. Какая красота!

В мае обитатели Мейфер в полном составе вернулись в столицу из загородных поместий, снова широко распахнулись двери великосветских гостиных, и взял старт трехмесячный марафон бесконечной череды развлечений под названием «сезоны». Для большинства участников светских мероприятий сезоны давно уже превратились в докучную рутину, похожую на старый водевиль, который никак не сойдет со сцены, потому что некому снять постановку с репертуара и предложить публике что-то новенькое. Но для Моны ее нынешняя жизнь все еще была притягательна своей пестрой новизной и многоцветием предлагаемых удовольствий.

Ее свежесть, красота, детская непосредственность, с которой она радовалась жизни, несомненное чувство юмора, которое она изредка робко решалась продемонстрировать публике, все это мгновенно сделало девушку бесспорной примой сезона. На леди Вивьен со всех сторон сыпались выражения восторга и поздравления по поводу того, какая у нее «прекрасная дочь». Нельзя сказать, чтобы эти неуемные похвалы были ей по сердцу. Леди Вивьен была слишком тщеславна и не собиралась делить трон первой красавицы Лондона даже с собственной дочерью.