Оттепель. Инеем души твоей коснусь
Шрифт:
Глава 2
В столовой, устроенной хотя и на скорую руку, но очень уютной — деревянные некрашеные столы и скамейки под большим брезентовым навесом, на каждом столе стеклянная баночка с букетиком скромных, но свежих цветочков — сидела вся съемочная группа. Марьяны не было. Мячин обежал взглядом собравшихся и подошел к Александру Пичугину, вот уже вторую неделю работающему главным художником по костюмам.
— Санча! Где твоя сестра?
Санча разговаривал с развеселившейся Люсей Полыниной, которая смотрела на него влюбленными и
— Сколько такая камера весит? — смеясь, спрашивал он, машинально поправляя завернувшийся воротничок на Люсиной блузке. — Небось я такую и не подниму!
— Ты что, меня хочешь в слоны записать? — И Люся всплеснула руками. — Умру, не скажу, сколько весит! Тяжелая, сволочь!
Марьяна появилась на пороге, подошла к раздаче, взяла стакан компота.
— Марьяночка, так не годится! — Регина Марковна схватила полную тарелку борща и с размаху поставила его на поднос. — Вот борщика нужно поесть! А то ведь ты ноги протянешь! Какие уж съемки тогда! Ешь по-быстрому!
Народный артист Геннадий Будник внимательно посмотрел на бледное и измученное лицо Марьяны.
«Что-то тут не то! — быстро подумал он про себя. — Скрывает! А что ей скрывать? Неужели это все из-за Хрусталева? И здесь он нас опередил!»
Инга села на соседний с ним стул и закурила. Будник брезгливо отогнал от себя сигаретный дым.
— Не бережешь ты свою красоту, дорогая! Разве с твоим лицом можно вдыхать в себя эту гадость?
Она устало покачала головой.
— Ты тоже голодовку объявила? — деловито осведомился Будник, откусывая половину малосольного огурца. — А очень напрасно. Готовят, как в Доме кино!
— Ну, ты за меня пообедай, — усмехнулась Инга. — У тебя, слава богу, все в порядке с аппетитом.
— Переживаешь? — догадался Будник. — Неважно, что бывший, а все-таки муж!
— Почти угадал. — Она посмотрела в окно и тут же встала. — Кривицкий приехал!
Влажный от жары Кривицкий в сдвинутой на затылок шляпе изо всех сил хлопнул дверцей машины и вошел в столовую. Красное большое лицо его было мрачнее тучи. Все замерли и напряглись.
— Я только что из прокуратуры, — негромко и хрипло сообщил он. — Дайте мне соку холодного. Во рту пересохло. Так вот. Докладываю: против Хрусталева выдвинуто серьезное обвинение. Доказано, что он был в комнате Паршина за несколько минут до убийства.
— Да что вы все как сговорились? — вдруг вскрикнула Инга. — Какое «убийство»? Он не убивал!
— Сосед Паршина по комнате опознал голос Хрусталева за несколько минут до того, как Паршин выпал из окна. — Кривицкий скосил на Ингу налитые кровью глаза. — Еще есть вопросы?
— Да, есть, — побелела она. — Еще бы не быть! Никто не может быть на сто процентов уверен, чей именно голос он слышит из-за стенки.
— Не может? — ядовито переспросил Кривицкий. — Прекрасно он может! Если за стенкой поселили звукорежиссера, он тебе и не такое расслышит! Ты пукнешь под одеялом, а он услышит!
Инга закусила губу, не зная, что ответить, но в этот момент вскочил Егор Мячин и изо всех сил стукнул половником по котлу, словно этот котел был колоколом на соборе.
—
— Нет, вы посмотрите на них! Вы взгляните! — Ноздри Кривицкого раздулись до такой величины, что в каждую могла с легкостью влететь большая ширококрылая бабочка. — Он, понимаешь ты, человек чести! А мы, понимаешь ты, говно на палочке! Я так тебя понял?
Мячин уронил голову на грудь, что должно было означать одно: поняли его правильно.
— Работать иди! — заревел Кривицкий. — И чтобы я больше не видел, не слышал! Устроили мне тут… сеансы гипноза!
— Подождите! — прошептала Марьяна Пичугина. — Мне тоже… сказать! Очень важно!
— Еще одна! — Кривицкий схватился обеими ладонями за поредевшие виски. — Они уморить меня все тут решили! Давай говори! Только быстро! Два слова!
— В эту ночь… — прошептала она. — Мы в эту ночь… пили все вместе… Втроем! Я, Витя и этот… Ну, как его? Паршин. Мы пили всю ночь. А потом мы с Витей отвели Паршина к нему в общежитие, но мы не поднимались! Мы только до палисадника! А потом мы поехали… к Вите… И там опять пили. И я там осталась.
Хохот съемочной группы оборвал ее нелепое признание. Регина Марковна просто рыдала, черные потоки слез заливали ее щеки.
— Ой, я не могу! — задыхалась она. — Они, значит, пили всю ночь! Все втроем! Вместе с Паршиным! Я не могу!
— А вы говорите: «плохая актриса»! — торжественно произнес Кривицкий и с чувством поцеловал Марьяну в лоб. — Она еще всех вас за пояс заткнет!
— Да хватит же вам гоготать! Перестаньте! — низким ломким голосом простонала Инга. — Нашли развлечение! Спасибо, Марьяна! Хороший ты друг. Человечек хороший, но этим ему не поможешь.
— Работать! Работать! — захлопал в ладоши Кривицкий. — Все встали — и мигом работать!
У плетня Инга схватила его за рукав.
— Федя! Мне срочно нужно уехать! Срочно! Дай мне служебную на полдня!
— Что значит «уехать»? Сниматься кто будет?
— Но это важнее, чем съемки! Намного!
— Вот! — И Кривицкий затряс в воздухе указательным пальцем. — Вот почему из вас не получится великих художников искусства! Ничего из вас не получится! Потому что все вы думаете, что есть еще что-то «важнее» искусства! А нет ничего! Никогда! И не будет!
— Ты дашь мне машину?
— Машину? Бери! Но только отснимем хотя бы две сцены.
— Одну! А вторую отснимите с Женей! Ведь там же Ирина «сидит на поленнице»! Лица там не видно. Наденете Жене платок и отснимите. А я все озвучу.
Кривицкий безнадежно махнул рукой. Сцену отсняли, и служебная машина увезла Ингу Хрусталеву в город.
— Я, например, — весело сообщил Будник, — смогу и без нашей звезды весь фильм озвучить. Комар носа не подточит.
— «Нет! Не убивал! Что гогочете? Сволочи! — произнес он низким и ломким голосом отбывшей Хрусталевой. — Не мог он убить!»