Отто Шмидт

Корякин Владислав Сергеевич

…Отвечает ветеран: То был большой переполох, Была нечистая игра. Н. Тихонов

В самый разгар аврала по созданию ГУ СМП (поиски здания, обвал переписки с заинтересованными организациями, комплектование штатов, обоснование будущего финансирования и т. д.) из Русской Гавани на Новой Земле на имя «всесоюзного старосты» Калинина поступила радиограмма следующего содержания (январь 1933-го): «На Новой Земле оставлены на вынужденную зимовку 86 человек. Из них в становище Русской Гавани, Архангельской губе 36 без оружия и одежды. Продовольствия Русской Гавани осталось муки семь мешков, консервов 150 банок, масла 60 килограмм. Свежего мяса нет… связи с Архангельской губой нет… Во избежание развития

цинги немного урезал паек станции и выделил продовольствие становищу. Немедленная помощь необходима, особенно в Архангельской губе…» Едва ли Ермолаев был в курсе происходившего в Москве, почему и обратился в высшие правительственные инстанции. Спасательный зимний рейс (впервые в истории Арктики) поручили только что созданному главку. Для этого выделили ледокол «Красин» с двумя самолетами. Командовал этой необычной операцией (имевшей на фоне страшного голода в стране важнейшее пропагандистское значение) Шевелев, успешно справившийся с порученным ему делом. Однако последующие события затмили достижения этого необычного зимнего плавания, о котором вспомнили почти полвека спустя, когда в Карском море началась круглогодичная навигация для обеспечения работы Норильского комбината.

Так или иначе, в разгар формирования новой организации Шмидту пришлось заниматься еще и спасательными операциями на Новой Земле. Встретились Шмидт и Ермолаев спустя полтора года, и их оценки событий на Новой Земле в голодную зиму 1932–1933 годов существенно разошлись. Можно утверждать вполне определенно: первое — к этой голодовке Шмидт отношения не имел, поскольку она возникла за пределами его организации, второе — шум, поднятый молодым и чересчур активным геологом, был ему абсолютно не ко времени; третье — Шмидт не препятствовал награждению Ермолаева орденом Трудового Красного Знамени. Однако с тех пор между ними, как говорится, пробежала черная кошка…

Тем временем в Москве на улице Разина (бывшей Варварке) в Главном управлении Северного морского пути решали другие проблемы. Повторять или не повторять плавание «Сибирякова после создания новой организация — вопрос не стоял, тем более что на Дальнем Востоке Главсевморпуть своих судов не имел. Отправлять же пополнение традиционным путем, как во времена Добровольного флота — через Суэцкий канал, — означало поставить под сомнение дееспособность только что созданного главка. С большим трудом Шмидту удалось «выцарапать» только что построенный на датских верфях сухогруз «Лена». Корабль был срочно переименован, с учетом будущего арктического предназначения, в «Челюскин» — в память об одном из наиболее успешных участников Великой Северной (2-й Камчатской) экспедиции.

Целью плавания в навигацию 1933 года «…было сменить зимовщиков острова Врангеля и расширить станцию… Надо было укрепить и продолжить опыт плавания «Сибирякова», изучив ряд недостаточно известных участков моря. Надо было, наконец, проверить, в каких пределах возможно плавание на Севере грузовых пароходов — не ледоколов и каким-то образом организовать совместную работу этих пароходов и ледоколов на всем пути» (1934, т. 1, с. 20), то есть рейс также изначально планировался как экспериментальный, в котором риск был заложен изначально. Действительно, главным событием этого похода явилась гибель самого судна и спасение участников экспедиции, на чем мы и сосредоточим свое внимание, ограничившись лишь самыми необходимыми предварительными сведениями.

Из общего количества участников плавания (112 человек), 38 уже имели арктический опыт (в том числе 19 моряков и других специалистов, принимавших участие в походе «Сибирякова»), почти столько же были членами ВКП (б) и ВЛКСМ, высшее образование имели 15 человек. ГУ СМП с самого начала было весьма наукоемкой организацией в значительной мере благодаря стараниям Шмидта. Научный персонал состоял из физика И. Г. Факидова, изучавшего поведение корпуса судна, двух геодезистов-гидрографов — П. К. Хмызникова и Я. Я. Гаккеля, аэролога H.H. Шпаковского, зоологов B.C. Стаханова, А. П. Сушкиной и Л. О. Белопольского, гидробиолога П. П. Ширшова и гидрохимика П. Г. Лобзы. 30 человек шли пассажирами на остров Врангеля (включая 18 зимовщиков и 12 строителей). В Карском море на «Челюскин» с ледокола «Красин» перешел инженер-кораблестроитель П. Г. Расс, работавший вместе с Факидовым. Оформление челюскинцев проводилось настолько поспешно, что среди строителей, направлявшихся на остров Врангеля, оказался разыскиваемый «органами» за сопротивление колхозному строительству печник Д. И. Березин (Ларьков, 2007). Правда, дотошный исследователь может заподозрить в этом факте внедрение ОГПУ своего агента в среду полярников, но чего не знаем, того не знаем…

Наиболее опытным полярником на борту «Челюскина» был радист Э. Т. Кренкель с его опытом трех зимовок

на Новой Земле и Земле Франца-Иосифа, а также участием в воздушной экспедиции на дирижабле «Граф Цеппелин», не считая похода на «Сибирякове». Возраст участников плавания был в пределах от двадцати лет до пятидесяти с небольшим. Поскольку некоторые зимовщики на остров Врангеля ехали семьями (Буйко, Комовы, Рыцк, Васильевы), вместе с ними оказалась годовалая Аллочка Буйко, а у Васильевых уже в плавании родилась в Карском море дочь Карина. Всего в плавании «Челюскина» и последующих событиях принимали участие десять женщин, из которых четверо были пассажирами на остров Врангеля, две относились к научному персоналу судна, а четверо входили в его экипаж. Урок «Сибирякова» был учтен — на палубе «Челюскина» был «принайтован» воздушный ледовый разведчик Ш-2 (пилот М. С. Бабушкин).

Заместителями Шмидта были Бобров А. Н. (по политчасти), Баевский И. Л. (по общим вопросам) и Копусов И. А. (по хозяйству). Плавание «Челюскина» должны были освещать поэт И. Сельвинский, корреспондент Л. Муханов (он же секретарь Шмидта), кинооператоры М. Трояновский и А. М. Шафран, писатель С. А. Семенов, художник Ф. П. Решетников, фотограф П. К. Новицкий, спецкор «Известий» Б. В. Громов. Как и в других экспедициях Шмидта, с ним шли добровольцы, не считая студентов-коммунистов из машинной команды, оказавших на судне по партийной мобилизации. Персонал на борту «Челюскина» вполне отражал состав советского общества тех лет. Особенностью рейса «Челюскина» было то, что «…в плане 1933 года эта экспедиция не числилась, все снаряжение и продовольствие приходилось получать внеплановым порядком» (Копусов, т. 1, с. 54).

При оценке последующих событий читатель должен учитывать, что у Шмидта просто не было альтернативы ни в выборе судна, ни в выборе времени для повторного похода по трассе Северного морского пути, ни даже свободы в наборе необходимого персонала. Советское общество того времени, жившее девизом «Догнать и перегнать!», не поняло бы руководства ГУ СМП в случае задержек в освоении Арктики.

Из Мурманска (где окончательно были закончены комплектование экипажа и прием пассажиров, а также погрузка свежих овощей и других продуктов на весь рейс, включая четырех свиней и 26 коров) судно вышло в рейс 10 августа — почти на две недели позднее «Сибирякова». В проливе Лонга, который вел в Чукотское море, где развернулись главные события, судно оказалось 16 сентября, на неделю сократив разрыв во времени с «Сибиряковым». Во время плавания проводился обычный комплекс метеорологических и гидрологических наблюдений, а факидов и Расс изучали поведение судна во льдах. Свободных от вахты пассажиров обучали грамоте или проводили другие образовательные мероприятия. Еще одним событием в Карском море стало рождение девочки Карины в семье пассажиров Васильевых, направлявшихся на остров Врангеля. В целом, несмотря на отдельные издержки, плавание судна проходило благополучно.

13 сентября с «Челюскина» увидали дальневосточные суда, направлявшиеся к Колыме. Казалось, достижение цели плавания совсем близко. Несмотря на сплоченные льды у мыса Биллингса, за сутки было пройдено не менее семидесяти километров, частично с дрейфующим льдом — такими темпами можно было достичь Берингова пролива на рубеже сентябрь — октябрь, как и год назад на «Сибирякове». Однако задание доставить смену зимовщиков и строителей на остров Врангеля лишало челюскинцев такой возможности.

В последней декаде сентября льды едва не загнали судно в капкан Колючинской губы, но повезло… Записки участников плавания в эти дни фиксируют череду мелких, но неприятных событий: «18 сентября шли своим ходом. Приближаясь к мысу Ванкарем потерпели небольшую аварию. По левому борту сломан третий шпангоут. Это весьма неприятно. Нам предстоит преодолеть очень тяжелые ледовые препятствия на пути к Берингову проливу, а корпус корабля становится слабее» (Баевский, т. 1, с. 148–149). Корабль дрейфовал к Берингову проливу со скоростью до узла. 17–18 сентября у мыса Ванкарем было отмечено начало ледостава с ухудшением ледовых условий, так что за 19 сентября продвижение вперед оказалось в пределах кабельтова, причем результаты ледовой разведки были неутешительными.

Вскоре судно зажало неподвижным льдом у самого побережья. 23 сентября гидробиолог Ширшов в сопровождении кинооператора Трояновского решил провести пешую разведку: «Добрались до кромки и застыли от удивления.

— Марк! Ты видел что-нибудь подобное?..

Мимо нас шел сплошной стеной лед, вздыбившись вверх и застыв в виде огромных глыб, острых ребер, ледяных башен и скал. В торжественном молчании, нарушаемом только шорохом льда, каким-то невиданным войском проходили торосы. Жутко становилось перед этим грозным шествием, таким нереальным, с трудом понимаемым…» (1936, с. 52). Взрывчатка в подобной ситуации оказалась бесполезной.