Отвага (Сборник)
Шрифт:
— Ну-ну, — Нефедыч даже пальцы перестал растирать, заинтересовавшись рассказом.
— Вот тебе и ну, пехота. В пехоте небось служил? — пренебрежительно спросил Сенька.
— Ну.
— Я так и подумал, — снисходительно констатировал он и, отхлебнув чаю, добавил: — Пехоту сразу видно. Нету в ней того полета, что в моряках.
— А кто войну на себе вытащил? — обиделся Нефедыч.
— Ладно, ладно, — уступил Ежиков, — слушай же дальше. Отошел я, значит, от посудины, а тут откуда ни возьмись американский эсминец. С другой стороны наш БПК форштевнем волну режет, но эсминец-то ближе. Ну, думаю, старшина второй статьи товарищ Ежиков, вот и настал твой звездный
Сенька замолчал на минуту, выцедил остатки чая из кружки, похрумкал сахаром, искоса посмотрел на притихшего Нефедыча, проверяя эффект своего рассказа.
— Простился я, значит, мысленно со своими родителями, с друзьями, матросами — и… на глазах изумленных америкашек — камнем в воду. Чтоб, значит, секретный приказ им в руки не попал…
— Хе! — неожиданно выдохнул Нефедыч. — Ну и даешь ты, парень! — Его добродушное лицо расплылось в улыбке, и вдруг он громко расхохотался, вытирая выступившие слезы. — Дае-ешь! Да ты ж мне кино рассказываешь, которое я этим годом в отпуске смотрел. Во дает!
— Да? — как ни в чем не бывало удивился Сенька. — Смотри-ка, уже и кино вышло. — Он поднялся с коряги, на которой сидел, наглухо застегнул бушлат, натянул на голову ушанку. — Ну я пошел. Некогда мне тут греться.
И уже через какую-то секунду из-за полога палатки донесся его звонкий голос:
— Ну что, пехота, наполнили бочку? Смотрите, чтобы доверху было, а то поувольняю всех, как говорил наш мичман, без выходного пособия.
Надрывно урча, водовозка медленно карабкалась в подъем, изредка пробуксовывая в скользких местах. За те рейсы, что Ежиков наездил к этой проруби туда и обратно, дорога стала ухабистой, появились накатанные ветром сугробы, а кое-где вода расплескалась, тут же схватываясь на морозе разводами ледяных блюдец. Надо было продрать еще раз дорогу бульдозером, но каждый из них был сейчас на счету, растаскивая трубы, подвозя доски, дрова и прочий материал на трассу трубопровода. Днем еще куда ни шло: хоть дорога была видна, но сейчас…
Ежиков, осторожно выжимая педаль газа, медленно, но упрямо вел машину вверх по склону, выкручивая то вправо, то влево обмотанную изоляционной лентой баранку, объезжая особо опасные места, которые тускло блестели в свете фар. Сейчас он боялся именно этих ледяных блюдец, на которых старенький «газон» пробуксовывал до основания истертыми шинами, и приходилось выжимать из себя и машины буквально все силы, чтобы проскочить еще один опасный участок.
Дорога вильнула в сторону, объезжая огромный котлован, из которого на стройку брали дробленый скальник, и круто поползла на сопку. Пожалуй, это было, самое опасное место, и Ежиков, цепко сжав зубы, упрямо вел машину в крутолобый подъем, в который уж раз проклиная в душе бульдозеристов, которые не могли пробить более пологой дороги. А впрочем, и их можно понять: все это делалось в спешке, когда отсчет шел на секунды, а старую прорубь, из которой качали для водовозки воду, выморозило стужей и ветром до самого дна.
Полоса размытого света выхватила из темноты матово блеснувшее ледяное блюдце. Сенька вывернул баранку влево и вдруг почувствовал, как начинают пробуксовывать колеса и непомерной тяжестью потянула назад до краев наполненная бочка. Он крутанул баранку вправо, машинально выжал газ, машина взревела, и Ежиков
Ежиков остервенело выжимал педаль тормоза, но, видимо, случилось то, чего он так боялся: поношенные тормозные колодки из-за сильного мороза отказали, и машину теперь несло назад к обрыву, в карьер.
Продолжая выжимать тормоз и выкручивать баранку, чтобы не налететь на валун, Сенька посмотрел в зеркальце, пытаясь найти подходящий сугроб, в который можно было бы «воткнуть» водовозку. Но, кроме темноты, в которой летела дорожная лента, ничего больше не было видно.
Стало страшно.
Скорость росла с каждой секундой, и теперь уже было ясно, что «приткнуть» водовозку к сугробу не удастся. Мелькнула мысль прыгать, но Сенька тут же отогнал ее, обругав себя последними словами. Надо было спасать машину.
За боковым стеклом промелькнула вешка, предупреждающая о закрытом повороте внизу. Ее он поставил еще прошлой ночью, когда впервые шел по этому склону.
Ежиков распахнул дверцу и, крепко сжимая баранку, встал одной ногой на подножку, повернувшись к бьющему в лицо ветру. Обжигающий шквал ворвался в кабинку, ударил по рукам, забил дыхание; острой резью заслезились глаза. Сенька понял, что еще немного и его собьет этой тяжелой морозной волной, и еще крепче обхватил баранку, то и дело выворачивая ее, чтобы не разбить о валуны или не опрокинуть водовозку.
Промелькнув снежным заносом, остался позади опасный поворот. Ежиков окоченевшей рукой вывернул баранку. Теперь оставалось проскочить карьер и вывести водовозку на прямую колею, полого спускавшуюся к реке.
Темный провал карьера приближался и рос с каждой секундой. Когда до карниза оставались считанные метры, Сенька понял, что если здесь еще можно было спастись, выпрыгнув в снег, то там — над провалом, где дорогу теснила выбитая в сопке стена, прыгать было некуда.
Водовозка на скорости влетела на карниз и, прошелестев шинами по узкой кромке, выскочила на пологую дорогу, мертво поблескивающую в безлунной ночи. Сенька на мгновение расслабил пальцы, сжимающие баранку, в это время водовозка подскочила на маленьком бугорке, от встряски глухо рыкнула наполненная бочка, и Ежиков почувствовал, как уходит из-под ног обледенелая подножка. В какую-то долю секунды он успел оттолкнуться и кубарем полетел по склону.
Спасенная водовозка, благополучно проскочив пологий спуск к реке, остановилась в пятидесяти метрах от проруби, завязнув в глубоком снегу.
X
С осевшей на Красногорье темнотой Семенов сник. Каждые полчаса он выходил из мастерской, смотрел в темную даль. Иногда ему хотелось рассказать обо всем завгару. А что бы это дало? Жарков засел в застругах — в этом теперь не приходилось сомневаться, а может, и замерз. Других машин, которые прошли бы по зимнику, все равно нет. Гнать бульдозер? Но пока он доберется…
Мастерская работала вторые сутки без перерыва. Повизгивали станки, слышался дробный перестук молотков; на трассе трубопровода не хватало инструмента — на морозе все ломалось удивительно быстро, — и его надо было срочно ремонтировать.
Не зная, на что решиться, Семенов прошел из конца в конец мастерской. Ударом кулака распахнул дверь, остановился в проеме, в который уж раз посмотрел на белеющую ленту реки. Безжизненный зимник пропадал в темноте, и только ветер гнал по нему колючую поземку.