Отвага (сборник)
Шрифт:
«Привет, Саша! Прими мои поздравления с наступающим Новым годом. Будь счастлив. Моя жизнь без новостей, все учусь. Как мы договорились, пересылаю тебе адрес Бориса Ивакина, он только недавно соизволил мне его сообщить. Твой адрес я ему тоже послала — взяла у твоего отца, когда он был еще здесь… Господи! Какими глупыми мы иногда бываем! Александрина».
Она знала, что мне очень нравится ее длинное, певучее имя — Александрина.
Если я скажу, что я испытал в те минуты и великую радость, и великую боль — скажу ли я этим хоть сотую часть того, что мне хочется сказать? Как всесокрушающая волна цунами, накатились на меня воспоминания. Я ощутил неуловимый
Наконец подошел Новый год. Предварительно, если все будет хорошо в смысле воздушной обстановки, встретить его предполагалось в нашем кафе — там готовился бал для офицеров и их семей. А утром первого января — новогодний праздник для личного состава. Майор Колодяжный, Батурин, Сережа Моложаев и его комсомольский актив сбились в эти предновогодние дни с ног, неведомо как совмещая службу и подготовку всех праздничных мероприятий, и честно сказать, — я им совсем не завидовал, чаще всего мне их было просто жалко.
Тридцатого вечером, вернувшись домой, я застал у нас капитана Батурина. Было похоже, что у него какой-то серьезный разговор с Моложаевым по комсомольской линии. Но я не угадал — Батурин, как оказалось, пришел по мою душу.
— Вы лейтенанта Зазимко знаете? — спросил у меня Батурин, когда я разделся.
— Разумеется, товарищ капитан!
Действительно, секретарь партбюро задал мне довольно странный вопрос: лейтенанта-инженера Зазимко прекрасно знал весь дивизион. Это был во всех отношениях мировой парень, «ас электроники», как нередко называл его сам подполковник Мельников, самый молодой из молодоженов в дивизионе и руководитель нашего эстрадного ансамбля. Жена его — Анечка — пела в этом ансамбле, и пела «недурственно», как великодушно отметил однажды Гелий Емельянович, и вообще это была такая счастливая и светлая пара, что у многих из нас, людей все-таки довольно сдержанных, оба они вызывали восхищение, и мы так и называли их — «Юрочка и Анечка». Даже Нагорный ни разу не сказал о них никакой пошлятины, кроме того, что иногда аттестовал Юру Зазимко «малость чокнутым».
— Нелепо как-то все вышло, — продолжал Батурин, и я насторожился: что могло случиться с этими милыми ребятами?
— А именно?
— Дежурить его на Новый год поставили. По дивизиону. Начальник штаба спланировал, не особенно вникая, командир дивизиона подписал…
— Не повезло Юрочке. Но служба есть служба.
Черт его знает, почему я сказал такую глупость.
Батурин пожал плечами:
— А кто с этим спорит? И сам Зазимко не спорит. И Анечка его тоже не спорит. Не спорит и не огорчается, воспринимает как должное… Но мы-то люди! И потом — оркестр. Но это в конце концов не главное: в оркестре у него помощник есть.
— Все ясно. Насколько
— Погоди, Саша, — остановил меня Моложаев. — Зазимко никого ни о чем не просит и не попросит — я его знаю. Речь о другом: мы сейчас тут подыскиваем, кого можно попросить, чтоб его заменил. Только из холостяков, конечно. Первая кандидатура моя. Правда, я на Октябрьский праздник дежурил, но это не суть важно… Нагорный отпадает — дежурил две недели назад и, конечно, встанет на дыбы. Да и командование не пойдет навстречу — человек ненадежный.
— Значит, остаюсь я? — спросил я.
— Ты и я, — уточнил Моложаев.
— Хорошо, — сказал я.
— Остается еще моя бабушка, — засмеялся Батурин. — Она всегда как штык. И только недостаток знаний и опыта по части дежурства…
— Я же сказал: хорошо! — не очень вежливо перебил я секретаря партбюро. — Решим это дело в рабочем порядке, имея в виду мою кандидатуру, и утром сообщим самому Юрочке. Только он не взовьется? Он же парень гордый.
— Не взовьется, — успокоил меня Батурин. — Если умненько подойти. Ну вот вы сами поставьте себя на его место. Первый год службы, молодая жена, дальняя точка, новогодний офицерский вечер, хочется повеселиться, потанцевать, а командование не нашло ничего лучше, как послать этого самого молодого супруга в суточный наряд — дежурным по части!
Я представил. Я осмелился и представил на мгновение, что я здесь не один, а с Риной и что я вдруг узнаю, что именно тридцать первого декабря назначен дежурным по дивизиону. Конечно же, я никому не скажу за это спасибо, мы с Риной как-нибудь это переживем, но в душе у меня останется горечь от того, что командование, составляя график дежурств, не особенно думало о людях, а среди моих холостых товарищей все оказались черствыми, бесчувственными и равнодушными. Нет, я никого ни о чем не пойду просить, но пусть после этого меня кто-нибудь попросит!
— Товарищи! — взмолился я. — Я уже сказал: считайте, что в ночь под Новый год по дивизиону дежурит лейтенант Игнатьев. С Юрой Зазимко я поговорю сам. И к командиру дивизиона могу пойти сам. Все будет в лучшем виде.
Буду откровенен: в моем поступке все-таки было немало эгоизма. И если хотите — трусости: я боялся веселья других, потому что сам в эту праздничную ночь не смог бы веселиться так, как веселились они.
Мы были в привилегированном положении — могли встретить Новый год дважды: сначала — по местному времени и по-настоящему — когда в Москве на Спасской башне часы пробьют двенадцать.
На первую встречу я не пошел, но без пяти двенадцать по-московски оставил своего помощника на четверть часа за себя и, не одеваясь, побежал через дорогу в кафе.
Над городком нашим стояла удивительная таежная ночь — синяя, с крупными морозными звездами, с морозной тишиной и с черным таинственным кедровником вокруг. Окна светились только в штабе, в моей дежурной комнате, на КПП в проходной и в нашей столовой, превращенной на эту ночь в кафе «Ракета».
В нешироком коридорчике с явно перегруженной вешалкой курил не очень веселый для бала и изрядно уставший от хлопот Моложаев.
— Без пяти, — сказал я, ткнув пальцем в часы.
— Знаю. Идем.
В маленький зальчик мы вошли с ним вместе. Столы стояли тут ближе к стене налево, а вся остальная часть зала была отдана танцующим. Музыка не играла, и разговоров почти не было слышно — был включен телевизор, и все слушали Москву.
Моложаев подвел меня к одному из столиков.
— Забронировал для тебя.
Я сел, кивнул двум техникам с СНР, сидевшим за этим же столиком. Моложаев тем временем взял бутылку шампанского и стал потихоньку ее раскупоривать. Пробку он вынул мастерски — с чуть слышным хлопком и хотел налить мне.