Отвергнутая. Игрушка для Альф
Шрифт:
— Только сука она. Ты и сам это сказал.
— Я имею право, а ты нет.
— Я сделаю вид, что тебя тут нет, — Жрица закатывает глаза и вновь обращается в сгорбленную покряхтывающую старуху, которая в следующее мгновение осыпается искрами на траву.
— Как это по-женски взять и уйти от спора, когда нечего сказать! — рявкает Жрец. — Сучка! И ночью бы ты не была такой стервой!
Вслушиваюсь в чириканье птиц, в котором улавливаю вредный старческий смех.
— Она над вами насмехается, — шепчу
— Тебе пора к мамуле и папуле, — сердито щурится. — И тебе придется очень постараться с малиновыми пирожными, дорогуша. Когда они придут в себя, то… — хмурится и отмахивается, — да леший его знает, что будет, когда они откроют глаза.
Глава 21. Я готова, жуткий Охотник.
— Ты не можешь разорвать помолвку! — Мальк пинает мешок муки.
— Она недействительна, — пожимаю плечами и оглядываюсь. — Моя мать — оборотень. Мы не просили разрешения связать нас узами брака у Жрецов Полнолуния, Мальк.
— Что?
В глазах Малька полное недоумение, а я совершенно ничего к нему не чувствую. Ни ревности, ни злости. Ничего. Меня больше волнует сливочный крем, который отстаивается в глиняном горшочке. Он у меня так и не выходит. Либо расслаивается, либо получается жидким.
— И я знаю, что у тебя есть другая.
— Что ты… такое говоришь?
— И ты не получишь пекарню.
— Тина…
— Я все знаю, — тихо отвечаю я. — Мальк, ты лживый урод. Поэтому уходи.
Молчит, глазки бегают в панике, а я возвращаюсь к малине, которую надо перебрать.
— Меня подставили!
— Свадьбы не будет. Точка.
— Да! У меня есть другая! — внезапно переходит на крик. — Ты меня мурыжила все это время, а я мужчина!
— Лживый мужчина, — откладываю пару ягод на тарелку.
Хочу съязвить о его скромном достоинстве, но не пристало приличной дочери пекаря говорить такие гнусности. Это я в Лесу могу двум оборотням отдаться, а в городе буду играть скромницу.
— Я потребую компенсацию, — Мальк рычит. — Вот так просто вы не соскочите с обязательств.
— Либо я тебе голову оторву, — на кухню входит мама. — Нет, лучше вырву сердце и сожру на завтрак.
Мальк аж взвизгивает, когда ее глаза вспыхивают желтым огнем, и выбегает, спотыкаясь о свои же ноги. Новый крик, когда раздается рык папы. Грохот, хлопает в дверь, и на кухню вваливается рыжий взлохмаченный волчара, который зевает во всю пасть и встряхивает ушами.
— Опять застрял в волчьей шкуре, — мама вздыхает и срывает с крючка фартук. — Ночью пару раз во сне обернулся, и все на этом.
Подхватываю горшок с кремом и подношу папе под его волчий нос:
— Опять не получилось?
Принюхивается и фыркает. Затем извиняюще смотрит на меня, пытается улыбнуться
— Он говорит, что у тебя обязательно получится, — мама собирает волосы в пучок на макушке.
— А что с ним не так? Все по рецепту делала, — в отчаянии шепчу я. — Пап. Я уже и так, и эдак.
Папа сует морду в горшок, пробует крем и задумчиво причмокивает. Опять ворчит.
— Говорит, что неплохо, но слишком густой.
— Я так больше не могу, — отставляю горшок. — На мне какое-то проклятие. А с тестом так вообще ничего не выходит. Ничего.
Замираю, когда слышу, как поскрипывает дверь. Тяжелые шаги, и испуганно переглядываюсь с мамой, которая шепчет:
— За тобой пришли.
Загнанно смотрю на поднос. На нем “красуются” малиновые пирожные, которые слепила час назад. Бисквит плоский, слои кривые, крем с джемом потек. На них даже смотреть страшно.
Папа рычит, когда на кухню входит мрачный и здоровый мужик. Охотник. Кожаные потертые штаны, высокие сапоги и серый плащ-безрукавка. Лицо — квадратное, нос — крупный, волосы — до плеч и с проседью, а глаза горят недобрым желтым огнем.
— Вероятно, Альфы Северных Лесов очнулись? — мама сердито подбоченивается.
Он и без оборота в силах разорвать человека пополам.
Рык папы нарастает, и наш гость прикладывает палец к губам, холодно прищурившись на него.
— Вы же знали, Саймон, что за вашей дочерью придут, поэтому агрессия в данный момент не имеет смысла. Мы выйдем тихо и мирно, без постороннего шума, — переводит взгляд на меня. — Идем. Тебя ждут.
— А если я не готова? — слабо улыбаюсь я в надежде на отсрочку.
Да я бы с моим малиновым шедевром не посмела явиться даже к бездомному. Какой позор.
— А почему за мной Жрец не пришел?
— Вероятно, он занят, юная барышня. Не тяните кота за хвост.
— Минутку, — мило улыбаюсь я, скрывая в себе страх перед его хмурой рожей.
Торопливо складываю из тонкого желтого картона коробочку и тянусь деревянными щипцами к пирожным, на которые без слез не взглянешь. На вкус они не так уж и плохи, но на вид…
Я честно старалась. И свои неудачи могу объяснить только тем, что меня действительно кто-то проклял.
— А не хотите попробовать? — оглядываюсь на Охотника.
Потестирую пирожные на этом мрачном оборотне. Мне, собственно, нечего терять. Гость кидает подозрительный взгляд на “угощение”, которое я протягиваю ему с очаровательной улыбкой.
— Нет.
— Хам, — заявляет мама. — И ты самое хамло среди ваших.
— Все, хватит, — складываю пирожные в коробочку, закрываю ее и перетягиваю атласной лентой.
Завязываю симпатичный бантик, а затем обнимаю маму, которая вкладывает в мои руки гранатовую подвеску на тонкой золотой цепочке.