Отвергнутая. Игрушка для Альф
Шрифт:
— А по какому пути вы собрались ехать? — спрашивает Анрей.
— По очень запутанному, — отвечает папа и щурится на него. — Никаких прямых и легких путей.
— Тогда вам точно не обойтись без двух крепких охранников, — Эрвин улыбается. — Запутанные пути таят много опасностей.
— И, что, вы лес бросите? — мама недоверчиво вскидывает бровь.
— Так-то мы должны быть мертвыми, нет? — Анрей хмыкает. — И лес бы принял такой исход, если бы, — смотрит на меня, — не вмешалась
Прячу руки под стол и молчу, но и без моих слов понятно, что я смущена, взволнована и рада тому, что близнецы явились ко мне.
— А давайте мы вас троих отправим в увлекательное путешествие по очень запутанному пути, а? — папа подпирает лицо рукой, — а мы останемся тут. Я же не выдержу всех этих долгоиграющих брачных игр под носом.
— Поехали, Тина, на край света? — шепчет Эрвин, вглядываясь в мои глаза. — Втроем. Бросим все, если ты этого хочешь. Тогда нам точно никто не указ, как жить и как любить.
— Да будто сейчас указ, — мама скрещивает руки на груди.
— Без обид, но вы мешаете нам, — вздыхает Анрей.
— Конечно, легко объясняться в любви наедине без свидетелей, — хмыкает мама.
— И звать на край света. Ишь ты, уже решили совсем куда-то увезти мою дочь.
Напряженное молчание, и Эрвин медленно выдыхает. Смотрит на меня:
— Будь с нами, Тина. И наши жизни связались не в ту ночь с пирожными, а в тот солнечный день, когда ты вырвала нас из лап смерти. И у нас не будет другого выбора, как следовать за тобой, потому что ты есть наша жизнь.
— Мы… — глаза Анрея горят желтым огнем, — теперь только твои. И разве женщины не в ответе за тех, кого приручили? У тебя получилось, Ягодка, приручить двух волков. И этого мы боялись. Оказаться в женской власти и зверем, и человеком, но под этой властью нам мягко, уютно и сладко.
— Хотим засыпать и просыпаться с тобой. И неважно где. В лесу, в спальне, в поле, в дешевой комнате трактира или в телеге.
Сердце стучит громко и сильно.
— А ты этого хочешь? — едва слышно спрашивает Анрей.
— Конечно, она этого хочет, — шмыгает папа и вскидывает в мою сторону руку. — Да она сейчас разревется!
— Вот теперь соглашусь, что мы тут портим атмосферу, — мама вздыхает и придвигает к себе пустой стакан. — Но мы никуда не уйдем.
— Мы не знаем, как правильно любить, — Анрей тянет ко мне руку через стол, и я несмело вкладываю свою ладонь в его. — Но мы тут по зову сердца, а не по зову Луны. И тосковали мы не по неизвестности, а по твоим глазам, смеху, и даже по твоим оскорблениям.
— Будь нашей любимой, нашей женой и нашей волчицей, — Эрвин тоже протягивает руку, и я сжимаю
— И я буду одной единственной? — шепчу я. Одной единственной на всю жизнь.
— Одной единственной, — отвечают Анрей и Эрвин.
— Я, как ведьма, принимаю и свидетельствую ваши слова, зайчики, — с угрозой отзывается мама. — И важно уточнение, свидетельствую до согласия или отказа моей дочери. И если откажет, то не будет у вас других. Ни женщин, ни волчиц.
Потолок над головой потрескивает, а тени по углам кухни вздрагивают от слов мамы.
— Да к черту их, — Эрвин не спускает с меня взгляда. — Тина, ты станешь нашей женой? Позволишь любить тебя? Неправильно, возмутительно, но длиною в вечность?
— Я стану вашей женой, — шепотом отвечаю, — потому что вы обещали мне еще и дочку.
— А теперь не дергаемся, — мама выхватывает из складок своей юбки клубок белой шерсти.
Отрывает четыре нитки. Две завязывает на моих запястьях, и по одной на руках Эрвина и Анрея.
Я чувствую, как от ниток идет теплая вибрация, к рукам Эрвина и Анрея.
— Это любовь, — мама поливает папе настойку, — раз не вспыхнули огнем, то все серьезно. Ну что, — поднимает стакан, — за неправильную любовь.
Эпилог
— Давай, — слышу сквозь сон голос Адира, — лезь.
— Сына, — сонно ворчу я и накрываю голову одеялом, развернувшись к Анрею. — Тссс-сссс…
— Да, сына, — Эрвин сзади закидывает на меня ногу. — Слушай маму.
— Атака! — рявкает Адир, и по нам скачет Мира на четырех лапах.
Лезет под одеяло, лижет лица и опять скачет под хохот брата, который сам прыгает на кровать неуклюжим волчонком.
—Так! — Анрей откидывает одеяло, хватает взвизгнувшую Миру, прижимает к себе и ворчит. — Спим.
— Да, спим! — Эрвин ловит рыкнувшего Адира и затаскивает его под одеяло. — Баю-баюшки баю… Спим… Сладенько спим…
— Но мы не хотим! Мы хотим в лес! — со смехом отзывается Мира.
— Вчера же были, — сонно вздыхаю я. — До ночи за вами бегали. А вы к бабушке Илине и дедушке Ивару не хотите?
Прошлую неделю наши детки выносили мозг моим маме и папе, которые перебрались из города в простую хижину в лесу, чтобы внуки бегали по кустам, а не по грязным закоулкам. И бегают они много, и выматывают до состояния “помогите хоть кто-нибудь” за несколько дней.
Вот теперь очередь Леди Илины и ее мужа просить о пощаде, а то они там, наверное, заскучали в своем тихом поместье без криков, визгов рыка и разбитых ваз.
— И да, у них там тоже много леса, — вздыхает сквозь сон Эрвин.